Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

Топтание русских армий на месте, отсутствие с их стороны победных реляций — все это вызывало в Петербурге глухое раздражение. Князь Голицын, как командующий главной армией, не оправдал возлагавшиеся на него надежды, и, желая поправить положение, императрица не придумала ничего другого, как сделать перестановки среди военных чинов: главная армия перешла под начальствование Румянцева, командующим второй армией стал генерал-аншеф граф Петр Панин. Что до князя Голицына, то он был отозван в Петербург.

…Девять часов. Время приема докладов. Екатерина возвращается в спальню. Доклады сановников она обычно выслушивает здесь, в этой самой любимой комнате. Наиболее близких людей она принимает даже сидя за туалетным столиком, когда ей расчесывают волосы или творят над ней еще что-то, связанное с туалетом.

Сегодня первым на приеме обер-полицмейстер. Его доклад касается издателя журнала «Трутень» Николая Новикова. Зело дерзостный господин. Перо его что жало змеи. Все ему не нравится, все готов обругать.

— Если, ваше величество, дозволите, — говорил обер-полицмейстер, — могу показать одно из его мерзостных сочинений. Вот. — И обер-полицмейстер начал читать вслух: — «Змеян, человек неосновательный, ездя по городу, наедаеся, кричит и увещевает, чтоб всякий помещик, ежели хорошо услужен быть хочет, был тираном своим служителям, чтоб не прощал им ни малейшей слабости; чтоб они и взора его боялись; чтоб они были голодны, наги и босы и чтоб одна жестокость содержала сих зверей в порядке и послушании…» Осмелюсь заметить, ваше величество, — положив журнал на краешек стола, выпрямился обер-полицмейстер, — за такие дерзостные суждения Сибири мало.

Екатерина в ответ только улыбнулась. Нет, такую жестокость она себе не позволит. Бог дал ей доброе сердце. Она никого не станет ссылать в Сибирь за убеждения, если даже сии убеждения против нее будут. Тирании не место в просвещенном государстве. Что до господина Новикова, то сочинения его можно подвергнуть осмеянию в журнале «Всякая всячина». Впрочем, она, императрица, не видит в только что прочитанном сочинении ничего страшного. Она сама за то, чтобы чинить злой смех над помещиками, кои дозволяют себе жестоко обращаться с крепостными.

— Благодарю за службу, — сказала государыня. — Я сама займусь господином сочинителем.

Обер-полицмейстер низко поклонился, но не сдвинулся с места.

— У вас есть еще что-то?

На лице высокопоставленного чиновника выступила испарина. Да, у него есть еще одно дело, но дело то зело деликатное. Касается важной личности, а именно графа Григория Орлова. Сиятельнейший граф имел неосторожность соблазнить дочь знатного вельможи, и сей вельможа нынче в великом гневе.

Екатерина помрачнела. С Григорием Орловым уже не раз случалось такое. Когда-то он клялся, что принадлежит только ей. Но клятва оказалась обманом. Граф тайным образом продолжал встречаться с прежней любовницей Еленой Куракиной, а когда та умерла, стал искать других любовниц.

Возвращая лицу выражение спокойствия, Екатерина сказала:

— Постарайтесь, чтобы о сем случае не узнала ни одна душа. Мы подумаем, какое дать удовлетворение оскорбленному вельможе.

Обер-полицмейстер наконец ушел. Екатерина села за бумаги, принесенные секретарем на подпись. Однако содержание бумаг трудно доходило до сознания. Из головы не выходило сообщение обер-полицмейстера. Ох, Григорий!.. Какая с твоей стороны неблагодарность! Думаешь о собственных удовольствиях, и неведомо тебе, какие страдания причиняешь сим своей государыне. Но берегись, Григорий, может сему наступить конец!..

— Оставьте бумаги на завтра, — сказала она секретарю, — и узнайте, не пришел ли граф Брюс. Если пришел, пригласите его вместе с князем Голицыным, президентом военной коллегии.

Приглашенные явились тотчас же. Прошли вперед уверенным армейским шагом и вытянулись перед ней с выражением покорности и внимания.

— О мои генералы!..

Блеск в глазах, полураскрытость алых губ — на всем лице ее радость и восхищение. И никаких следов от недавней душевной боли. Словно не было неприятного разговора с обер-полицмейстером, не было его донесения о неудачной любовной утехе графа Орлова. Она была такой, какой бывала в обществе своих генералов, — непринужденной, улыбчивой, доступной. Она умела скрывать то, что иногда рвалось наружу. Она была врожденной актрисой.

— Присаживайтесь, прошу вас.

— Не извольте беспокоиться, ваше величество, мы, солдаты, привыкли выслушивать приказания стоя.

Им пришлось все же сесть. Некоторое время Екатерина восхищенно рассматривала обоих, весело подшучивая, потом обратилась к графу Брюсу с просьбой рассказать о сражениях с турками.

— Граф Румянцев так скуп в своих реляциях, что мы имеем о тамошних баталиях весьма скудные сведения.

— Но барон Эльмпт имел честь представить вашему величеству полный доклад, — сказал Брюс, — и я вряд ли что могу сообщить нового.

— Почему до сих пор не можете взять Браилов?

Брюс отвечал, что овладеть упомянутой крепостью пытался со своим корпусом генерал-поручик Штофельн, но не смог этого сделать. Неудача постигла его из-за недостаточной численности войск и осадной артиллерии.

— Но в распоряжении графа Румянцева целая армия, — заметила Екатерина. — Нам видится, ему было не так уж трудно помочь барону.

— Основная армия стоит на зимних квартирах. Главнокомандующий готовит ее к летней кампании.

— И как же готовит, если не секрет?

Улыбка не сходила с лица государыни, но теперь она была уже саркастической.

— Граф пишет «Обряд службы», нечто вроде нового устава, — добавил к сарказму императрицы свое князь Голицын. Князь сделал это не со зла к Румянцеву, а для того только, чтобы угодить своей повелительнице.

Брюс возмутился.

— Осмелюсь доложить вашему сиятельству, — обратился он к князю, — кроме занятия, которое изволили, заметить, у графа Румянцева есть немало других.

Князь покраснел. Продолжать разговор в таком тоне было опасно, поскольку наружу могли всплыть вещи, нежелательные для ушей государыни. Он отлично знал, какие задачи приходилось решать сейчас Румянцеву. Уезжая в Петербург, он оставил ему недоукомплектованную и плохо обученную армию, в которой не хватало продовольствия, кончался фураж и которую преследовала по пятам чума.

Желая предупредить опасный выпад со стороны несогласного с ним генерала, Голицын сказал, что питает к графу Румянцеву полное доверие и уважение, желает только, чтобы граф впредь более уважительно относился к пожеланиям военной коллегии, ему направляемым.

Екатерина поддержала президента: