Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

Час или два ехал в каком-то странном оцепенении — расслабившийся, завороженный тихим шуршанием полозьев да мягким перестуком лошадиных копыт. Потом, почувствовав, что лошади пошли шагом, покосился на задремавшего рядом адъютанта и полез в карман за письмом.

Перебравшись в Москву, жена писала ему чуть ли не каждую неделю и почти во всех письмах сетовала на неудобства раздельной жизни, денежные затруднения, просила дозволения вернуться в Глухов. Сегодняшнее письмо было таким же. Те же сетования. «Дом наш, — читал он, — это свеча с двух сторон горит. Трудно на два дома жить, везде расход… Сам, батюшка, рассуди, чем мне остается жить, а занимать скучно. Лучше в Глухове жить с ранговых деревень, а на здешние доходы дом бы построить, да я знаю, что ты не хочешь этого…»

«Разумеется, не хочу, — мысленно согласился с ней Румянцев, — и без того забот хватает».

«Что касается до детей, — читал он далее, — то я теперь спокойна, потому что нонеча взяла учителя в дом, который и в математике силен. Они же уже фортификацию и тригонометрию кончили, а теперь планы станут чертить, а ему я даю по 400 рублей в год…»

«Вот это хорошо, за это спасибо!» Румянцев спрятал письмо, успокоенный, втянул голову в воротник тулупа и по примеру своего адъютанта стал дремать.

Его разбудил толчок в бок. Открыв глаза, он увидел в дверце возка знакомое лицо дежурного генерала. Возок не двигался.

— Что случилось?

— Татары прорвались.

— Где?

— Между Днестром и крепостью Святой Елизаветы.

— Сколько?

— До десяти тысяч всадников.

— А что Исаков? Как он мог допустить?..

Генерал промолчал.

— Скачите к этому разине и прикажите поднять для преследования все легкие войска. Впрочем, — подумав, решил он, — сам поеду. Вместе поедем.

Окованные железом полозья возка снова зашуршали по снегу. Услышав о татарах, форейтор теперь уже не жалел лошадей.

Попытка первой армии овладеть Хотином, как это предусматривалось планом кампании, не удалась. Простояв у стен крепости несколько недель, Голицын вернул свои войска на исходные позиции за Днестр.

Между тем действия турок становились все более активными. Перейдя Дунай, они сосредоточились в урочище Рябая Могила, откуда двинулись дальше, к Бендерам. Вскоре турецкая конница появилась на берегу Днестра и даже сделала попытку переправиться через реку. У Румянцева теперь не оставалось ни малейшего сомнения в том, что турки намерены идти не к польским границам, а на Украину.

При сложившейся ситуации правильным решением могло быть одно — обеим русским армиям, не мешкая, сомкнуть фланги, установить между собой тесное взаимодействие. Румянцеву это было ясно так же, как и то, что в данной обстановке следует действовать быстро и решительно. Полагая, что это понятно и командующему первой армией, а князь Голицын не мог этого не понять, Румянцев с главными силами поспешил к Бугу с тем, чтобы, закрепившись на этом рубеже, остановить наступление визиря, не пускать его дальше, пока не подойдут главные силы Голицына.

Князь не стал сидеть в своем лагере, выступил тоже. Но логике вопреки он взял направление не к Бугу, а на Каменец-Подольск, к польской границе, то есть не на сближение с Румянцевым, а в противоположную сторону, предоставив последнему возможность одному решать отношения с визирем, армия которого, кстати, была вдесятеро больше румянцевской.

Возмущенный Румянцев направил князю резкое письмо. «Вы, — писал он, — впущаете вступать в наши границы, сберегая от нашествия токмо польские, и открываете дорогу по вашему отступлению к Каменцу, или к окружению себя, или, что он, в середине между нашими армиями став, удобность получит, может пресекти взаимное сообщение».

Голицын поспешил успокоить вспыльчивого шурина: дескать, свои действия он предпринимает исходя из решений военного совета и что марш к Каменец-Подольску предпринят для того только, чтобы… удержать войска Хотинского гарнизона от перехода за Днестр. Он заверил, что не намерен удаляться далеко и в случае необходимости сможет быстро вернуться назад.

Румянцев написал князю новое письмо, на этот раз более спокойное. Он старался убедить его, что переход Днестра выше Хотина не даст ему никаких преимуществ. «…Перейдя выше Хотина Днестр, найдете, может быть, вблизи оного корпус, который, авантажной позицией пользуясь, вас ежедневно амюзировать [26] Амюзировать — занимать, отвлекать, сковывать. будет. Вреда, конечно, вам нанести не может, но время будет потеряно, тыл ваш станет открыт, переход труден, запасы съестные и военные, кои вы во множестве на сей стороне оставляете, подвергнутся опасности…»

И опять вежливый ответ, опять те же уверения в готовности главной армии оказать ему, Румянцеву, любое содействие, которое понадобится в противоборстве с неприятелем.

Румянцев успокоился, но, как потом оказалось, напрасно. Князь просто-напросто водил его за нос. Он и не думал оказывать ему содействия. Он отказался даже дать подкрепление, которое тот просил. Князю было просто не до него. Он снова осадил Хотин, намереваясь взять крепость если не силой, то голодом.

Убедившись, что соединения армий для генерального сражения не произойдет, Румянцев вернулся к прежней тактике — «теребить» противника силами легких войск, совершать глубокие рейды, угрожать его тылам, пугать возможностью нападения. Один отряд его действовал в направлении Дубоссар, другой — против крепости Бендеры. Запорожские казаки получили задание совершить рейд на Очаков. Об их походе рассказывали потом во всех войсках. Приблизившись к крепости, они дали решительный бой выступившему навстречу противнику, уложили на поле до двухсот турецких солдат, захватили восемь знамен. Остатки разбитого ими войска укрылись за стенами крепости и уже не решались на вылазки. Поиск на Очаков навел на Молдаванчи-пашу такой страх, что он спешно послал гонцов к султану с просьбой ускорить отправку подкреплений.

Голицын делал вид, что радуется успехам Румянцева. Писал поздравительные письма, «дружески советовал» ему идти на Рябую Могилу. Князь считал, что Румянцев может разгромить собравшегося там противника силами одной лишь своей конницы. «У Рябой Могилы, — вкрадчиво писал он, — неприятельского конного и пешего войска насчитывается не более сорока тысяч человек, а пушек только тридцать больших, да две чрезвычайной величины…» Он советовал не упустить случая покрыть себя славой победителя.

К великому огорчению князя, Румянцев не смог оценить его «мудрого» совета. Он отвечал, что уж если сам князь со своей многочисленной армией предпринять ничего не может, то посылка конницы к Рябой Могиле против сорокатысячного противника дело вовсе безрассудное.