Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

Рядом не закрывал рта фельдмаршал Голицын, после возвращения в Петербург ставший фельдмаршалом, президентом военной коллегии.

— Налить мадеры? — навязывался князь со своими услугами. — Прекрасная мадера! А то огурчиков попробуйте. Удивительный засол! Таких в Молдавии не найдете.

Стол был сервирован небогато. Блюда простые — вареная говядина с солеными огурцами, рыба, тушеный гусь, грибы. У многих вельмож, даже со средним достатком, столы накрывались куда богаче. Брюсу как-то рассказывали, что государыня определила довольно скромную сумму расходов на стол и лично следила, чтобы эта сумма не превышалась.

— Господа, прошу не отодвигать тарелок, — игриво постучала вилкой государыня. — Вы можете обидеть моих поваров.

Брюс положил себе кусок говядины. Мясо оказалось жестким, невкусным. Должно быть, повар, который его готовил, разбирался в кушаниях не больше фурьера [27] Фурьер — лицо, занимающееся в армии доставкой провианта и фуража. . Брюс перестал есть и, пользуясь тем, что князь Голицын занялся своей тарелкой и больше к нему не приставал, стал наблюдать за хозяйкой стола. Странное дело, чем пристальнее ой в нее всматривался, тем больше разочаровывался. В государыне, старательно жевавшей распаренную гусиную косточку, отключившейся от всего прочего, он уже не видел полубожественной красоты. Нет, она не была Венерой. Лицо ее было умное и приятное, но далеко не идеальное. Обычное, прямо-таки заурядное лицо. Лицо молодящейся маркитантки, а не лицо Венеры. И он, Брюс, подумал, что приятная улыбка, выражение доброты — все это исходило не из врожденных достоинств императрицы, а было всего-навсего ее привычкой, ставшей следствием чрезмерного желания нравиться окружавшим ее людям.

Государыня аккуратно положила обглоданную косточку в пустую тарелку, вытерла салфеткой руки, повела взгляд на гостей. Глаза ее снова лучились добротой, в уголках губ снова играла полудетская улыбка невинности. Удивительное перевоплощение!

На стол подали десерт — яблоки, засахаренную вишню, смородиновый сироп. Захлопали пробки шампанского. Гости оживились, заговорили, перебивая друг друга. Предметом разговора на этот раз стал почему-то турецкий султан. Вспоминали сообщения о нем в европейских газетах. За военные неудачи в минувшую кампанию султан казнил многих своих пашей. Не избежал-де его гнева и Молдаванчи-паша, которого он возвел в верховные визири, а после потери им Хотина отрубил ему голову [28] В действительности Молдаванчи-паша не был казнен, а только смещен с поста. . Газетные сообщения обсуждались с таким презрением к султану, с такими многозначительными взглядами в сторону императрицы, словно обсуждавшие завели этот разговор нарочно для того, чтобы подчеркнуть, как велика пропасть между кровожадным повелителем турок и всемилостивейшей российской самодержицей, не способной не только казнить, а даже словом обидеть своих генералов.

После обеда Екатерина в сопровождении Григория Орлова, Строганова и Чернышева удалилась в соседнюю комнату, где она имела обыкновение с полчаса, а иногда и больше сиживать за пяльцами. Князь Голицын, снова завладев Брюсом, потащил его к Алексею Орлову, опоздавшему присоединиться к государыне, и теперь в нерешительности топтавшемуся у дверей. Завязалась беседа о предстоящем походе русского флота к берегам Оттоманской империи.

— Мы будем следить за вами, граф, — сказал Орлову Брюс, сказал без энтузиазма, лишь ради приличия.

— Я не столь искусный генерал, как Петр Александрович, — с серьезным видом отвечал Орлов, — но постараюсь, чтобы ее величество, матушка наша, осталась нами довольна.

Беседу прервал камергер. Учтиво поклонившись, он сообщил, что ее величество желает видеть графа Брюса. Брюс посмотрел на собеседников, как бы желая услышать от них подтверждение. Голицын и Орлов заулыбались. «Вам повезло, граф, — говорили их улыбки, — не упускайте случая».

В комнате, куда его привел камергер, государыня находилась одна. Ее спутники, очевидно, удалились в смежные апартаменты, откуда доносились приглушенные голоса. По всему, там играли в карты.

— Как находите мое занятие? — показала государыня свои вышивки графу. Брюс, разглядывая на белом полотне ниточные цветочки, сказал, что он не очень-то разбирается в подобных занятиях, но цветочки, которые видит, ему нравятся. Государыня оставила вышивку и медленно прошлась по комнате. — Я позвала вас для того, чтобы еще раз поговорить о войне. Утром вы были несколько возбуждены и, мне показалось, сказали не все, что хотели сказать.

Соглашаясь, Брюс склонил голову.

— Говорите же. Ваш командир кроме людей и пушек желает иметь еще что-то?

— Граф Румянцев просит снабжать его постоянной информацией о направлениях политики вашего величества.

Губы императрицы надулись, выражая недоумение.

— Для чего?

— Чтобы вершить виктории, полководцу надо видеть не только поле боя.

— Насколько мне известно, наши генералы до сих пор неплохо обходились и без политики. Впрочем, — помедлив, снова надула губы Екатерина, — моя информация может лишь разочаровать графа. Никаких направлений в политике я не имею. Все это пустое. Политика основана на трех вещах: обстоятельство, догадка и случай.

— Прикажете передать это графу?

— Если этого ему мало, пусть обратится к моим министрам.

Екатерина еще раз прошлась по комнате и остановилась в двух шагах от стоявшего навытяжку генерала.

— А вы мне нравитесь, граф. В вас нет того дурацкого подобострастия, которым испорчено немало хороших людей. Румянцев должен быть доволен, имея таких генералов.

Брюс низко поклонился.

— Если у вас ничего более нет, у меня к вам просьба. — Екатерина сделала паузу и продолжала: — Передайте графу Петру Александровичу, что его государыня понимает, что такое справедливость, и умеет воздавать победителям то, чего они заслуживают.

Брюс поклонился еще раз.

— Прощайте, граф, будем ждать от вас добрых известий.

Когда Брюс приехал домой, жена была не одна: в гостиной сидел голубоглазый молодой человек богатырского телосложения.

— Граф Васильчиков, — представила гостя Прасковья Александровна. — Любимец нашего общества.

Молодой человек сделал в сторону хозяина изящный кивок головой, после чего стал шарить глазами по сторонам с видом человека, забывшего, куда положил шляпу.

— Нет, нет, я вас не выпущу, — поняла его намерение хозяйка, — вы должны остаться с нами на вечернюю трапезу.

— Благодарю вас, но мне пора, — смутился юный граф, — прошу извинить… Меня ждут.

Прасковья Александровна пожала плечиками:

— Мне очень жаль. Однако я провожу вас. — И она, взяв под руку, повела его к выходу.