Богдан Сушинский - Киммерийский закат

Президент понимал, что он нарушил правила игры, и сейчас жалел, что не сумел скрыть своего проступка от коварного единомышленника. Но, с другой стороны, он не мог поступить иначе. Разве шеф госбезопасности не согласился с тем, что Лукашов тоже должен войти в Комитет по чрезвычайному положению, то есть, по существу, возглавить его? Во всяком случае, должность Председателя Верховного Совета этому не препятствовала. Скорее, наоборот, придавала бы временной структуре власти налет законности.

Но произошло то, чего Прораб Перестройки даже предположить не мог. Как только что выяснилось, Кремлевский Лука отказался не только возглавлять ГКЧП, но и вообще войти в него. То есть понятно было, что он решил повести свою собственную игру, чтобы со временем занять кресло Президента.

— В таком случае, еще вопрос: обо мне, о моей роли, моем участии, Лукашов, что, тоже знает? — вновь выбил Русакова из колеи общих размышлений, — которым в эти дни он предавался с особым усердием, — жесткий голос шефа госбезопасности.

— О вашей — нет. В самом деле, нет, — подтвердил Русаков, и впервые в голосе его Корягин уловил некий налет испуга.

«Лжет, душа его стукацкая! — понял он. — И держится так себе. Словом, под протокол — и в расход!».

— Поймите, Владимир Андреевич, это важно. От этого может зависеть потом весь расклад политической игры.

— Я же отвечаю за свои слова, Петр Васильевич, — обиделся Президент. — Мы же с вами, когда начали задумывать этот вариант вывода страны из глубокого политического кризиса, то вы же помните… Процессы были очень сложными, в каждой республике специфическими, а главное, неоднозначными…

И вновь Прораб Перестройки представал умопомрачительно красноречивым и убийственно многословным. О чем бы он ни начинал говорить, Корягину всегда стоило душевных усилий выслушать его тираду хотя бы до половины. И только до половины кое-как выслушивал. Однако сейчас у него не хватало мужества даже на такой подвиг.

— Так все же, знает или нет? — хрипло спросил Корягин.

— Возможно, догадывается, — неожиданно для самого себя выпалил Русаков. — Но это всего лишь его догадки. Вы же понимаете, что Лукашов — это Лукашов…

«Кремлевский Лука — тотчас же обратился Корягин к его кличке, — это действительно Кремлевский Лука». Однако вкладывал в этот афоризм совершенно иное понятие, нежели генсек-президент

— Но вы хоть понимаете, что к постам председателя, а также генсека, который он получит на ближайшем Пленуме ЦК, Лукашов не прочь был бы присоединить еще и пост президента? — угрожающе напомнил Русакову шеф госбезопасности. — И это ваш дорогой, уважаемый Лукашов, с которым вы столько лет плечо в плечо…

— Да вижу-вижу его насквозь. Только не пора…

— Бессонов, кстати, тоже отказался. Мол, глава политического ведомства, министр иностранных дел, и все такое…

— Ну, этот-то не должен был отказываться, Петр Васильевич, — настала теперь уже очередь самого Президента упрекнуть шефа госбезопасности. — Когда даже министр иностранных дел отказывается войти в комитет по спасению Отечества, то это, знаете ли… Это чревато. Так мы, товарищи, можем далеко зайти.

— Сейчас важно, как он поведет себя дальше. Но в любом случае он остается «нашим». А нет, так… под протокол — и в расход, — в очередной раз не удержался Корягин, чтобы не плеснуть на душу свою любимую, еще от деда-чекиста наслышанную присказку.

— Это мы определим завтра, по реакции посольств. Наших и зарубежных. Тут, знаете ли, все зависит от того, как он сумеет повести разговор с дипломатическими ведомствами и журналистами. Процессы, которые происходят сейчас в центре и на периферии нашей страны, они ведь…

— Словом, к вопросу о министре иностранных дел мы еще вернемся.

Президент знал, что генерал госбезопасности не любит долгих разговоров — ни деловых, ни по душам, поэтому нутром чувствовал, что тот явно тянет время. А тянет потому, что свой главный вопрос он еще не задал. Очевидно, выжидает, выбирает момент. Многое отдал бы сейчас хозяин «Дороса», чтобы заранее выяснить, в чем его суть.

— Ну а как там вообще? Какова ситуация? Как она воспринимается москвичами, политиками? — поинтересовался Президент; с одной стороны, понимая, что разговор явно подходит к концу, а с другой — давая главному чекисту страны шанс хоть в какой-то форме, но задать этот свой вопрос.

— Все документы по нашему ведомству, а также ведомству Министерства обороны и ЦК, уже ушли на места. Все силовые службы приведены в состояние полной боевой готовности. Но, в общем, утро покажет. Да, а как быть с Вежиновым?

— Он должен оставаться вне наших планов, — жестко предупредил генсек-президент.

— Я того же мнения. Несмотря на все его старания… — молвил Корягин.

— И вот что, постоянно держите в поле зрения нынешнего главу Российской Федерации. Этот особенно опасен. Кстати, он мне звонил.

— Только что?! — встрепенулся Корягин. И тут же мысленно упрекнул своего собеседника: «Какого ж ты черта молчишь? От кого скрывать пытаешься?»

— Вчера. Но ему прямо дали понять, что позвонил явно не вовремя.

Корягин злорадно рассмеялся.

— Значит, и Елагин занервничал? Не долго же он продержался. Хотя тоже небось ко всесоюзной короне примеряется.

— Угроза, которая исходит от этого «деятеля», намного серьезнее, чем может показаться на первый взгляд, — грубо намекнул Русаков на то, что пора бы уже каким-то образом изолировать его от общества.

— Примем меры, Владимир Андреевич, примем. Вы слегка погорячились: нужно было бы пообщаться с ним, прояснить его взгляды, определиться с намерениями.

Замечание Президенту явно не понравилось. Он и сам понимал, что погорячился, таких людей, как Елагин, нужно выслушивать. При любом раскладе сил и при любом настроении; да только что уж тут?..

— Придет время — определимся, — многозначительно произнес Президент. — И хватит о нем. Сейчас важно, как отреагируют ведущие страны мира. Особенно Президент Америки.

Молвлено это было с такой задержкой, что шеф госбезопасности даже засомневался: а последует ли ответ? Возможная реакция Президента США была той запретной темой, которой во время замысла операции «Киммерийский закат» они, по существу, не касались. Как-то само собой подразумевалось, что «американца» возьмет на себя Бессонов, поскольку это его парафия. В то же время шефу госбезопасности небезынтересно было знать, каким образом возможность подобного, «доросского», варианта развития событий была преподнесена Русаковым американскому президенту во время последнего визита заокеанского гостя в страну. Если только вообще преподносилась? И каковым окажется ее толкование впоследствии.