Феликс Дан - Падение империи

Но вслед за тем воспоминание пережитых ужасов с новой силой воскресало в душе молодой девушки, и она снова клялась отомстить палачам любимого отца и деда, мысленно повторяя совет Цетегуса.

Опутать его любовью, чтобы погубить наверняка…

Между тем исполнение плана, придуманного префектом Рима, пришлось отложить по не зависящим от Камиллы причинам.

Аталарих опасно занемог, и Камилла, прожив около месяца в Равенне, еще ни разу с ним не встретилась. Только от придворных да от прислуги слышала она о беспокойстве преданных готов, опасающихся за жизнь юного государя.

О причинах его внезапной болезни не знали ничего достоверного. Одни говорили, что король, предпочитающий охотиться с небольшой свитой в окрестностях горного местечка Аретуция, простудился, напившись холодной воды из источника после утомительного перехода, другие шептались о неудавшемся покушении на жизнь монарха… Достоверно известно было лишь то, что Аталариха нашли без чувств возле горного ручья, и что этот обморок оказался началом опасного припадка наследственной болезни, унесшей в могилу его отца. Несколько дней подряд жизнь сына Амала-сунты висела на волоске, и старый Гильдебранд, оруженосец Теодорика, ставший военным воспитателем его внука, ходил мрачный и угрюмый, не удостаивая никого своим вниманием. Но через неделю лица сановных готов начали проясняться. Аталарих поправлялся… Все чаще слышала Камилла рассказы о беспримерном терпении и мужестве, с которыми он выносил жестокие страдания, о бесконечной доброте и кротости, с которыми он благодарил даже невольников за малейшую услугу.

В такие минуты гнев Камиллы, слишком часто уступающий место жалости, снова разгорался.

— Да, он добр, — повторяла она, сдвигая свои тонкие брови. — Он великодушен, а между тем он не заступился за моего бедного отца. Он такой же варвар, как и все готы… Они не знают сострадания и не достойны его…

Жгучее нетерЬение увидеть и приворожить Аталариха охватывало душу неопытной девушки, чистое сердце которой объясняло это нетерпение ненавистью и жаждой мести… Но не вражда заставляла биться ее сердце при воспоминании о том, как искусно были повторены на маленькой вилле близ Аретуции люби-мейшие места ее прогулок. Только любящее сердце способно было на такое деликатное внимание, на столь нежную заботу. Это Камилла понимала… Она знала, что Аталарих любит ее. Она же? Она собиралась заплатить за эту любовь изменой и предательством… Краска стыда выступила на бледных щеках Камиллы, и не скоро ей удалось успокоить себя повторением коварных советов и доводов Цетегуса, так пламенно и красноречиво призывавшего ее к мести за смерть отца и деда.

Вечные колебания и непрерывная борьба чувств не на шутку расстраивали молодую девушку. Она похудела и побледнела, не находя спокойствия днем и сна ночью.

Жаркие летние ночи были особенно тяжелы… Камиллу преследовали мрачные видения, от которых она просыпалась с криком ужаса.

Сегодня снова приснился ей страшный сон, превратившийся в мучительный кошмар.

Со стоном приподнялась Камилла на своей постели, расширенными глазами вглядываясь в темноту. Серебряный ночник, освещающий спальню, погас. Но сквозь закрытые ставни врывался бледный луч света. Протягиваясь тонкой полоской по мраморной мозаике пола.

…Светает. В окно доносится щебетание просыпающихся пташек. Камилла распахивает окно и полной грудью вдыхает свежий утренний воздух.

Как тихо в дворцовых садах… Ни единый звук не нарушает гармоничную тишину этого раннего утра. Только птички становятся смелей, и голоса их громче, по мере того, как на востоке разгорается бледно-розовая полоска, предшественница утренней зари. Воздух, насыщенный ароматами, веет прохладой, а в комнате душно и темно… Камилла быстро накидывает на себя одежды и, закутавшись в синий плащ, осторожно выходит на мраморную террасу, а оттуда в цветник, окружающий их дом роскошным пестрым кольцом.

Дворцовые сады Равенны недаром пользуются славой. Широкие тенистые аллеи цветущих лип и развесистых платанов сбегают вниз, почти до самого берега. В их зеленом лабиринте искусная рука садовника раскинула причудливые цветники, беседки и лужайки, украшенные статуями и перерезанные серебристыми водными струйками.

Камилла в задумчивости направляется к морю. Узкая дорожка ведет к небольшой, с трех сторон открытой беседке, называемой «храмом Венеры», по имени прекрасной статуи богини, возвышающейся в центре этого мраморного павильона возле золоченого жертвенника, на котором когда-то приносились жертвы златокудрой богине любви и красоты. Ныне статуя богини сохранилась только в виде украшения, так же как и статуя легендарного Энея, поставленная как бы на страже у золоченой решетки, закрывающей вход на розовую мраморную террасу, спускающуюся пологими ступенями к самому морю. Здесь была собственная пристань королей, внизу которой колыхалось на серебряных цепях несколько богато украшенных лодок и яликов с пурпурными парусами и золочеными веслами.

Камилла давно знала это местечко, откуда с одной стороны открывался дивный вид на голубую даль моря, а с другой — на раскинувшийся пестрый ковер ярких цветников. Когда-то напротив статуи Энея возвышалась статуя Юлия Цезаря, имя которого еще виднелось на постаменте. Но статуя эта случайно исчезла, и вместо нее Теодорик приказал сделать изображение своего сказочного предка, народного героя и полубога Амалунга, прямыми потомками которого считались короли готов, Амалунги. Заказанная лучшему скульптору того времени, статуя германского воина оказалась характерной противоположностью изображению Энея, символическим воплощением племени варваров, ставших победителями гордых римлян.

Не в первый раз приходила Камилла к этой золоченой решетке полюбоваться видом, вдвойне прекрасным при восходе солнца, золотой круг которого выплывал из-за моря, как бы омываясь в прозрачной синеве волн.

Погруженная в задумчивость, молодая девушка шла, не подымая глаз, и вдруг остановилась, как вкопанная.

Прямо перед собой, всего в трех-четырех шагах, она увидела стройную фигуру юноши, прислонившегося головой к высокой золоченой решетке и не сводившего глаз с синей дали моря.

Камилла вздрогнула, узнав каштановые шелковистые кудри, так грациозно рассыпающиеся по белому плащу, украшенному широкой золотой вышивкой.

— Аталарих… Король… — невольно сорвалось восклицание с ее уст.

Аталарих услышал его и медленно повернул голову к остановившейся в нерешительности девушке.

Яркая краска залила бледные щеки Камиллы, но волнение ее не передалось юному монарху.

Со спокойным достоинством поклонился он молодой римлянке, видимо собираясь уступить ей место.