Феликс Дан - Падение империи

— Ты прав, государь, — повторила Камилла. — Ты говоришь так, как подобает мужчине и королю.

Прекрасные глаза юноши радостно заблестели при этих словах покрасневшей девушки.

— Как ты добра сегодня, Камилла… Так добра и справедлива ко мне, что я решаюсь доверить тебе то, что скрывал не только ото всех, но… почти и от самого себя… Скажи, хочешь ли ты выслушать мою исповедь?

— Говори, Аталарих… Я внимаю тебе всей душой, — прошептала Камилла, чувствуя, как ее сердце еще сильнее наполняется радостью и любовью.

Аталарих опустился на мраморные ступени террасы и ласковым жестом усадил Камиллу возле себя. Прекрасное бледное лицо юноши озарилось каким-то внутренним светом, и он заговорил нежно, но уверенно.

— Каким слабым и больным мальчиком я был, когда увидел тебя в первый раз. Я часто завидовал твоему здоровью, твоей силе, твоей красоте и веселости… Я твой друг, Камилла, — горячо прошептал Аталарих, крепко сжимая маленькую ручку девушки в своей руке. — Я тебе друг… Я скажу, что вернуло мне жизнь и здоровье и что дало мне силу жить, несмотря на твое презрение… Разлука с тобой была тяжела, Камилла, но жить в одном дворце с девушкой презрительно отворачивающейся от варвара, — это была пытка в сто раз горше прежней. И если я выдержал ее, если не ушел в могилу вслед за отцом и братьями, то на это были особые причины. Ты — римлянка, дочь и внучка героев, — ты поймешь меня. Когда я узнал, какие страшные опасности угрожают моему народу, то я понял, что обязан защищать его всеми силами моей души. И я понял еще другое… Понял, что личное счастье человека далеко не главная вещь… Без счастья жить можно, пока есть обязанности. Чувство исполненного долга заставляет забыть даже потерянное счастье. И я сказал себе: что значит моя личная жизнь и мое личное счастье, сравнительно со счастьем целого народа. Я погибну искупительной жертвой, но зато мои верные готы будут сильны и счастливы… Вот эта мысль, Камилла, и дает мне силы переносить все… и даже разлуку с тобой…

Камилла потупилась, вся розовая от волнения.

— Зачем говорить о азлук , осударь… — прошептала она чуть слышно. — Мы здесь не в последний раз, а я… Я всегда рада видеть тебя…

— Камилла… Тебя ли я слышу?.. Не издеваешься ли ты надо мной? Не делай этого, умоляю тебя. Разочарование убьет меня…

Слезы сверкнули в прекрасных синих глазах юноши, и глядя на эти слезы, Камилла почувствовала прилив такого жгучего раскаяния, что едва нашла силы ответить.

— Я не смеюсь, Аталарих… Я отвечу исповедью на твою исповедь… Я тоже была ребенком, глупым и неопытным ребенком, поддающимся чужому влиянию. И я так виновата перед тобой… О Боже, как я виновата, Аталарих… Но теперь я прозрела и поняла… многое. Все поняла я… И прежде всего то, что я должна… сознаться тебе, должна открыть тебе глаза на многое.

Радость, глубокая, безграничная радость преобразила прекрасное лицо юноши.

— О, нет, нет, Камилла… Оставь до другого раза тяжелые воспоминания. Дай мне насладиться твоей добротой и моим счастьем. Сейчас придут сюда… Матушка, придворные… Я же так счастлив… Я не хочу отказаться от него так скоро. Подари мне этот вечер, Камилла… Сядем в лодку, выйдем в море… Я чувствую себя так легко и свободно, точно птица, впервые вылетевшая из теплого гнезда. О, как бы мне хотелось поскорее покончить с этим скучным, вялым бездействием. Если бы ты знала, как рвется моя душа в бой за счастье моего народа…

— Аталарих, друг мой… Я не узнаю тебя, — прошептала молодая девушка, испуганная его страстным возгласом.

— Я испугал тебя, Камилла. Прости меня… Или, лучше, награди меня за мое долгое страдание и терпение… Посмотри, как прекрасно синее море, как блестит золотая лента солнечных лучей. Сядем в нашу лодочку и поплывем до зеленого островка, которым мы так часто любовались отсюда.

В два прыжка Аталарих был уже возле лодки.

Камилла опустилась на устланную красным сукном скамейку, Аталарих схватил золоченые весла, и легкое суденышко быстро заскользило по зеркальной поверхности моря.

Несколько минут продолжалось молчание. Камилла невольно залюбовалась красивыми, сильными, смелыми, но всегда изящными движениями Аталариха, взор которого то подымался к синему небу, по которому скользили легкие перистые облака, розовеющие в лучах заходящего солнца, то устремлялся в синюю даль, туда, где зеленели Собачьи островки, которыми так часто любовалась Камилла.

— Знаешь, о чем я сейчас думал? — внезапно обратился король к молодой девушке, опустившей глаза под его восторженным взглядом. — Я думал о том, что я желал бы управлять судьбами моего народа так же легко и уверенно, как управляю этой лодкой… О, как отрадно быть вождем и руководителем целого народа, работать для его счастья и для его безопасности… и наконец… умереть за него, простоять всю жизнь бессменным рулевым на палубе священного корабля, именуемого родиной. Вот судьба, достойная зависти… Не правда ли, Камилла?.. А ты?.. О чем ты думаешь сейчас?

Камилла молча отвернула свою прекрасную головку.

— Нет, нет… Говори, Камилла. Не скрывай от меня свои мысли. Оставь мне радость этого светлого воспоминания. Скажи, о чем ты думала, глядя в синюю даль моря?

— Я думала о том, — едва слышно прошептала девушка, — что величайшим счастьем для меня было бы позволить управлять своей судьбой любимой руке, сильной, мужественной и нежной как…

Камилла остановилась, видимо боясь окончить начатую фразу.

Аталарих вспыхнул.

— О, Камилла… Мы, варвары, любим сильней и горячей вас, римлян. Мы не умеем лгать… Сердце варвара постоянно.

— Но ты не варвар, — с искренним негодованием вскрикнула Камилла. — Человек, платящий добром за зло, человек, великодушно прощающий несправедливость, ненависть и злобу, — такой человек не может быть назван варваром… Он больше христианин, чем мы, и вправе стать рядом с великодушными римлянами… Тень Муция Сцеволы назовет его братом…

Глаза девушки сверкали, как две звезды, а голос дрожал от сдержанного чувства.

Аталарих чуть не уронил весел от волнения.

— Камилла… Тебя ли я слышу? Ты… Значит ты не презираешь меня?..

— Презирать тебя, Аталарих! О, Боже мой… Да разве я могу…

Камилла замолчала, вся зардевшись, но ее глаза договорили незаконченную фразу. Под этим взглядом Аталарих забыл все на свете. Перестав грести, он схватил руку молодой девушки и, приложив ее к своему сильно бьющемуся сердцу, прошептал, задыхаясь от восторженного, сладкого волнения:

— Договаривай, Камилла… Радость моей жизни, ради Бога, докончи фразу… Скажи, что ты меня люб…

— Постой, Аталарих, — быстро заговорила Камилла изменившимся голосом. — Поверни назад… Смотри, на берегу моя мать. Она зовет меня обратно…