Феликс Дан - Падение империи

Громкий раскатистый хохот ответил Цетегусу и чей-то грубый голос крикнул из глубины зала:

— Если дочь Теодорика допускает к себе римлян, интриганов, то допустить честных готов ей и бог велел…

Смертельная бледность покрыла лицо Амаласунты. Этот насмешливый голос неведомого простолюдина уязвил ее больше, чем самое жестокое оскорбление.

Старый Гильдебранд понял чувства гордой женщины. Обернувшись к толпе, он крикнул повелительно:

— Тише, братья готы… Оскорблять женщину и королеву вдвойне недостойно честного германского воина… Не мешайте нам переговорить с дочерью Теодорика и ожидайте здесь ее решения.

— Да, друзья мои, — отозвался герцог Тулун в свою очередь. — Имейте терпение… Через полчаса мы сообщим вам ответ нашей кузины и спросим ваше мнение.

— Да здравствуют благородные Балты… Ура герцогу Тулуну… Ура храброму Иббо… Смелому Пизо, — ура… Выслушай наших герцогов, государыня… Исполни желание народное…

Все эти возгласы слились в один оглушительный крик, когда три герцога переступили порог тронной залы в сопровождении старика Гильдебранда, Хильдебада, брата Тотиллы, мрачного Тейи и всегда спокойного и энергичного Витихиса.

Эти семь человек остановились перед троном Теодорика, на котором осталась сидеть прекрасная, величественная и бледная женщина, в длинных траурных одеждах, с золотой короной на темно-русых волосах.

Двери затворились за вошедшими. Оставшаяся за дверьми толпа послушно затихла, ожидая окончания беседы своих вождей с той, которую одна половина народа еще признавала государыней, другая же готова была счесть римской прислужницей, изменившей своему народу. Покровительствуя человеку, которого всей душой ненавидели готы, Амаласунта страшно повредила себе. Непогрешимый инстинкт темной народной массы чувствует правду там, где разум образованных и мудрость ученых даже не подозревают страшной действительности. Несмотря на полное отсутствие не только улик, но даже указаний на роковую истину, германский народ, так же как и готская дружина Аталариха, твердо верил в причастность префекта Рима к смерти молодого короля, того самого префекта, которого граф Тейя открыто обвинил в измене.

Цетегус не мог не знать о ненависти готов к нему. Но Амаласунта не подозревала ни о силе этого чувства, ни о его причинах. Несчастная дочь Теодорика должна была дорого заплатить за свое неосторожное доверие.

И эта расплата начиналась с этой минуты, когда перед ней остановились три наиболее ненавистных ей человека: герцоги Тулун, Пизо и Иббо.

Ненависть эта родилась и выросла вместе о Амаласунтой. Уже ребенком слышала она постоянные сожаления отца своего о том, что у него нет сыновей, подобно братьям Балтам, представителям древнейшего и благороднейшего дворянства. Родословная Балтов терялась во мраке веков. По народным сказаниям, Балты, как и Амалунги, происходили от древнегерманского бога войны — Тора, полюбившего земную женщину и прижившего с нею двух сыновей, ставших родоначальниками Амалунгов и Балтов. Так как Амала был старшим сыном Тора, то готы и избрали его своим первым королем. Затем корона оставалась в роду Амалунгов, так как целый ряд герцогов упрочил славу и влияние первой династии. Но рядом с королевским содом первыми возле трона готов неизменно стояли Балты, почти столь же уважаемые и любимые народом, как и короли из рода Амалунгов.

Все зто с детства знала Амаласунта, как знала и то, что после смерти ее мужа Теодорик долго колебался, серьезно подумывая о передаче короны после своей смерти старшему в роду Балтов, герцогу Тулуну.

Неожиданный случай изменил планы Теодорика. Четвертый брат Балтов, герцог Аларих, оказался замешанным в заговоре против короля, и был приговорен к смерти, вместе с выдавшим его сообщником. Алариху удалось бежать из темницы и скрыться от розысков, но расположение Теодорика к его братьям значительно охладело, и о назначении одного из них наследником престола перестали говорить.

Тем временем Аталарих подрос и окреп настолько, что было бы явной несправедливостью лишать его трона. Теодорик так и сделал. В то же время он поручил трем герцогам усмирение гепидов и аваров, во время которого они совершили столько славных подвигов, что первым делом правительницы было удалить их от двора подальше, под благовидным предлогом командования пограничными крепостями.

Теперь же зти ненавистные Балты скова стояли перед ней, такие же гордые и красивые, какими она увидела их в первый раз двадцать лет тому назад. Тогда они были молоды, как и она… Младшему едва минуло восемнадцать лет. Теперь же это были мужчины в полном расцвете силы и обаяния. А ей ли, дочери Теодорика, было не знать, как сильно действует обаяние мужской силы на воинственный германский народ, ставящий мужскую храбрость и воинскую доблесть превыше всего.

Амаласунта гордо выпрямилась и, высоко подняв свою прекрасную бледную голову, проговорила холодно и надменно:

— Я вижу лица людей, которых не призывала и не желала видеть. Что привело во дворец соратников моего отца?..

— Необходимость, кузина, — спокойно ответил герцог Тулун, — и призыв короля Аталариха, твоего сына и нашего государя.

— Зачем вы здесь? — резко спросила Амаласунта.

— Мы пришли для того, чтобы передать тебе требования твоего народа.

— Требования?.. — надменно повторила королева, приподнимаясь со своего кресла.

— Да, требования, кузина… И если ты будешь благоразумна, то поспешишь исполнить их. Это единственный способ сохранить мир и спокойствие между готами и предотвратить междоусобицу, которой мы хотели бы избежать.

— Говорите… Я слушаю, — глухо прошептала Амаласунта, откидывая голову на спинку кресла.

— Прикажешь нам выйти, государыня? — произнес Кассиодор, умышленно подчеркивая свое уважение к королеве.

Герцог Тулун ответил вместо Амаласунты.

— Останьтесь, римские советники королевы готов… Префект Рима может доказать свое влияние, посоветовав ей примириться с неизбежным. Ты же, Кассиодор, как хранитель государственной печати, удостоверишь соглашение… если оно состоится.

Амаласунта вспыхнула.

— Ты говоришь как бунтовщик, герцог Тулун… Кто дозволил тебе распоряжаться в моем присутствии?

— Необходимость, кузина, — вторично произнес суровый воин, — и священное право нашего народа.

— Ты забываешься, герцог Тулун… Народ мой, а не ваш… Я королева готов…

— Нет, кузина… Ты дочь Теодорика, в которой я чту кровь Амалунгов, даже тогда, когда она ошибается и… совершает преступления.

— Изменник… — гневно вскрикнула Амаласунта. — Не подданным судить государыню… Священное право монархов не давать отчета своему народу… И это мое священное право, королевское право…