Феликс Дан - Падение империи

— Что ж… Я расскажу… Рассказать нетрудно, потому что я был при этом вместе с ним, — кивнул он головой в сторону Тейи. — Тотилла же только что вернулся в Анкону с двумя суденышками, после охоты за морскими разбойниками. И задали же мы жару африканским пиратам, государыня. Такого страха нагнали на них, что в десять лет не забудут.

— К делу, к делу, — теребила Амаласунта, с болезненным нетерпением.

— А дело-то все в том, что мой братишка — ты ведь знаешь Тотиллу, государыня? — так вот он встретился с Помпонием в Анконе. Где, как и когда, — доподлинно не знаю. Только знаю, что разговорились они. Слово за слово, как подобает между моряками. И вдруг Помпоний начинает говорить какие-то несуразные вещи. И то не так, и того не надо, а надо бы иначе. И все со шпильками, все против готов и наших порядков. Только вот Тейя стал переглядываться с братишкой. Видно поняли они, к чему этот римлянин все это болтал: о том, что скоро все переменится и что Помпоний недаром в Анконе, и прочее, и тому подобное. Скучно стало мне слушать всю эту болтовню, и я отошел в сторонку. Только через пять минут смотрю, бежит ко мне Тейя и зовет сейчас же на пристань, чтобы догнать Помпония, который вдруг куда-то исчез со своими тремя галерами, точно сквозь землю провалился. Не пускать же мне одного Тотиллу в море, хотя я и не понимал, что это ему вздумалось, на ночь глядя, уплывать. И Тейя с нами отправился. Гнали мы так, что, того гляди, паруса ветром сорвет. Однако не сорвало. А там, гляжу, впереди другие суда виднеются. Ба… ба… говорю я. Да ведь это галеры Помпония. Куда это он так торопится? «А вот сейчас у него спросим», — ответил мне Тотилла и приказал спускать шлюпку.

— Это было противозаконно, — не выдержал Цетегус. — Помпоний старше Тотиллы по летам и по положению… Он не должен был отвечать этому молокососу…

Хильдебад громко расхохотался.

— Однако он ответил нам, и даже довольно нахально, правду надо сказать. Только это мы взобрались на борт, как братишка мой и говорит: «В Равенну… Увезти королеву от вас, варваров… В Риме ей будет лучше… Да и нам тоже». Тут уж вмешался Тейя и без церемоний назвал римлянина изменником. Тогда Помпоний начал ругаться… «Вы-де, готы изменники, вы-де держите в плену дочь Теодорика». Когда же он, Помпоний, доставит королеву в Рим, так велит нас всех повесить на своих мачтах. Ну, этакие речи я понял и говорю Тотилле: неужто ты спустишь этому римлянину его дерзость? А Тотилла только мигнул Тейе, и все мы, как один человек, бросились на Помпо-ния и его свиту… По правде сказать, игра была неравная. Нас всего десять человек, а их штук сорок, не считая невольников на веслах и матросов на палубе. Однако мы не теряли времени на раздумья и хорошо сделали, потому что на наших судах скоро поняли, что дело неладно, и поспешили послать нам подмогу… Тут уж игра приняла другой оборот. Правда, Помпоний проткнул правую руку моему братишке, но тот справляется и левой, и так ловко воткнул он свой меч в плечо Помпония, что тот сразу свалился. С ним за компанию уложили мы еще десятка два римлян. Остальные повинились и побросали оружие… Тотилла сейчас же повернул обратно в Анкону, прихватив с собой и галеры Помпония. Убитых римлян мы побросали за борт, а Помпония привезли на берег и сдали его семейству… Только прежде чем закрыть глаза, он подозвал меня к себе и попросил передать префекту Рима, чтобы тот на него не сердился за то, что он, Помпоний, не мог исполнить своего обещания. Не по его-де вине это случилось, и с мертвых-де ничто не взыскивается… И в доказательство того, что его уже нет в живых, Помпоний просил передать тебе, Цетегус, меч, который он получил от тебя в подарок… Храброму врагу отчего не сделать удовольствия, поэтому я и обещал исполнить просьбу Помпония. Тотилла остался в Анконе, а я поспешил сюда, вместе с Тейей, чтобы рассказать кому следует все, что случилось и исполнить свое обещание… Вот, получай меч Помпония, Цетегус… Хорошее оружие, и носивший его был храбрым воином.

Хильдебад облегченно вздохнул. Непривычное красноречие утомило его. Кругом него все молчали… Цетегус взял меч из рук Кассиодора. В душе римлянина бушевала злоба против «германских медведей», разрушивших все его планы.

Амаласунта и Кассиодор растерянно глядели друг на друга, не зная, что сделать, что сказать.

Голос герцога Тулуна прервал тяжелое размышление этих трех людей, надежды которых оказались так неожиданно разбитыми.

— Что же, Амаласунта?.. Готова ли ты подписать наши условия, или предпочитаешь спросить мнения народного?

— Подписывай, государыня, у тебя нет выбора, — глухим голосом промолвил Цетегус, первым приходя в себя. Его гибкий ум успел уже справиться с ошеломлением, а в голове его снова зародились планы и надежды.

— Подписывай, государыня. Быть может, так будет лучше для тебя, — почтительно заметил Кассиодор, протягивая Амаласунте золотой грифель.

Дрожащей рукой поставила гордая женщина под роковой бумагой свое имя, и закрыв лицо руками, откинулась на спинку трона.

Герцог Тулун передал бумагу старому Гильдебранду и, почтительно склонившись перед королевой, произнес серьезно и искренне:

— Успокойся, кузина… Поверь, все прекрасно обойдется… Сейчас мы объявим народу, что царство готов спасено, и эта мысль должна быть отрадна и тебе, дочь Теодорика… Пойдем с нами, Кассиодор… Подтверди народу, что государыня согласилась добровольно и что мы не нарушим уважения, которое обязан выказывать каждый честный гот своей королеве.

Ошеломленная гибелью своих надежд и перенесенным унижением, Амаласунта ничего не видела, не слышала. Оставшись наедине с Цетегусом, она едва слышно выговорила.

— Что делать, Цетегус?.. Научи, помоги… Да нет… Что можешь ты сказать, когда все погибло, не исключая королевской чести…

Цетегус молча выпрямился. Его глаза горели отвагой и решимостью.

— Погиб всего один план… Правда, хороший, но все же не единственный. Его можно заменить другим…

— Каким?.. Говори, Цетегус… Я готова на все, чтобы заплатить этим Балтам за сегодняшнее унижение… О, как я ненавижу этих варваров… заносчивых, грубых и дерзких…

— Успокойся, государыня, и выслушай меня… Сегодня же я отправлюсь в Рим…

Амаласунта болезненно задрожала.

— Ты хочешь оставить меня одну, Цетегус?.. Одну?.. Здесь?.. Теперь?.. После того, как я подписала бумагу, равносильную отречению от престола?.. О, зачем я послушала тебя. Надо было сопротивляться… И я осталась бы королевой даже тогда, когда они сняли с моей мертвой головы корону и отдали бы ее этому герцогу Тулуну.

Цетегус мрачно нахмурился. Он знал, что она была права, и что в случае ее отказа подписать роковую бумагу, корону передали бы герцогу Тулуну. Но этого-то он и боялся и не хотел допустить. Пока он, Цетегус, жив, готам не удастся избрать в короли мужчину-воина, способного восстановить величие Германской империи Теодорика. Это была ближайшая цель вождя римских патриотов. Но как помешать Амаласунте отказаться от своих обещаний?..