Иван Фирсов - Адмирал Сенявин

Раскурили трубки. Марков заговорил первым:

— Однако фортуны тебе, друже, желаю…

Сакен осклабился:

— Сия дама изменчива. Однако басурманам при любом исходе задарма не дамся. Ежели что, не поминай лихом.

На пристани Галич доложил о готовности. Вид у матросов был бодрый. Гребцы сидели по банкам, разобрав весла, канониры укладывали аккуратно ядра, подносили из крюйт-камеры последние заряды.

Марков и Сакен обнялись на прощанье. Ловко перемахнув на дубель-шлюпку, Сакен скомандовал:

— Отдать носовой! Оттолкнуть нос!

Дубель-шлюпка медленно развернулась носом в море.

— Отдать кормовой! Весла на воду!

Сакен взял подзорную трубу. Он решил пока не поднимать парус, чтобы не привлекать внимание турок. Была надежда, что турки в послеобеденный час не заметят их.

— Сколько? — спросил Галич, когда Сакен опустил трубу.

— Без малого три десятка.

Сакен обвел взглядом обширный Днепровский лиман. Слева, неподалеку, простиралось Черное море. Справа, в дымке, едва просматривалось устье Буга, а дальше, где-то на горизонте, крутой берег обозначал устье Днепра, и за ним, невидимая отсюда, Глубокая пристань.

— На фалах фок поднять! — Парус затрепетал на ветру.

Из-за косы показался нос турецкой галеры. Длинней стали гребки, весла прогибались от напряжения, вздулись жилы на мускулистых руках матросов. «Жаль, турки, видимо, нас заметили. Правда, неприятель пока далеко, но схватки, рано или поздно, не миновать», — подумал Сакен.

Командир не торопясь прошел вдоль борта. Остановился посредине палубы, у мачты.

— Видимо, братцы, схватки с басурманами нам не избежать. Время есть рассудить. Однако присягу исполним с честью. Постоим за нашу Веру, Государыню, Отечество!

На одном выдохе ответили матросы:

— Постоим! Поколотим нехристей!

Улыбка озарила лицо командира.

— Спасибо, братцы! — Он потрогал на груди пакет с депешей Суворова. — Однако наш долг доставить в Глубокую пристань депешу. Потому, пока турки далеко, на яле пойдет унтер-офицер Галич и с ним восемь молодцов. — Сакен повернулся к Галичу: — Немедля отбери восемь матросов, подтяни ял и не мешкая отходи. — Он вынул из-под камзола кожаную сумку с пакетом и отдал унтер-офицеру. — Вручишь командующему эскадрой. Передашь на словах, что дубель-шлюпка флаг российский не посрамила.

Галич споро отобрал матросов, они подтянули ял и перебрались на него. Сакен окинул взглядом берега. Слева показалось устье Буга.

— Пойдешь ходко, скрытно, рубахи и фуражки скиньте, чтобы не маячить перед турками. Пойдешь к Семенову Рогу. Мы вас прикроем.

Они обнялись, Галич прыгнул на ял, отдал буксирный конец, шлюпка с хода взяла быстрый разгон и отвернула к берегу.

— Руль лево на борт! — Сакен решил заслонить от турок шлюпку и огнем отвлечь внимание неприятеля. — Левый борт, орудия наводи! Товьсь!

Тревожная тишина зависла над Лиманом. Ветер стих, совсем заштилело, паруса обмякли. «Три… пять… восемь», — пересчитывал командир турецкие галеры. С каждой минутой они медленно, но неуклонно сближались с дубель-шлюпкой. Четыре из них заходили с правого борта, другая половина охватывала дубель-шлюпку с севера. Ощетинились пушками, на палубах мелькали фески, сверкали обнаженные сабли. Неслись, будто хищники в предвкушении легкой добычи.

«В клещи берут, стервецы», — мелькнуло у Сакена. Кинул взгляд вправо. Шлюпка едва виднелась, уходила в камыши. «Слава Богу, успели».

Накатила вдруг безотчетная, молодецкая удаль. Взглянул на корабль, лихих матросов. «Ну, братцы, держись!»

Обнажил саблю, скомандовал:

— Пали!

Рявкнули пушки, картечь шарахнула по галерам, борт заволокло дымом. Турки на мгновение замерли и тут же открыли бешеный огонь.

— Алла, алла! — донеслось с галер.

Видимо, несколько ядер зацепили руль, дубель-шлюпка неуклюже развернулась навстречу галерам. Засвистели пули фальконетов. Еще мгновение — и четыре галеры навалились на дубель-шлюпку. На палубу посыпались со всех сторон десятки янычар. Распаленные боем, с налитыми кровью глазами, с воинственными выкриками набросились на команду. Матросы отбивались ножами, клинками, мушкетонами. Но силы были явно на стороне неприятеля.

Сакен стоял у распахнутого люка крюйт-камеры, где виднелись бочки с порохом, хладнокровно отражал удары саблей, держал в другой руке заряженный пистолет, вокруг командира сплотились кольцом около десятка матросов. «Пожалуй, через мгновение будет поздно». Сакен молниеносно окинул взором голубое небо, лазурное море вдали…

— Братцы! Прыгай за борт! Амба басурманам! — вбежал в каюту, захлопнул дверь, спрыгнул в крюйт-камеру.

Сухой щелчок пистолета слился с громовым раскатом… Дубель-шлюпка раскололась пополам. Из ее распахнутого чрева вырвался огромный сноп пламени, опаляя вражеские галеры, взрыв разламывал их и крушил все подряд. Столб пламени, воды, дыма взметнулся в небо, увлекая за собой обломки кораблей, обрубки человеческих тел…

Эхо взрыва услышали в Херсоне и в Очакове. После турки уже не отваживались абордировать русские корабли…

В Лимане моряки стояли насмерть, а в Севастополе эскадра сушила паруса.

Потемкин без промедления донес императрице: «Героическая смерть Сакена показала туркам, каких они имеют неприятелей».

Екатерина тут же отозвалась: «Мужественный поступок Сакена заставляет о нем много сожалеть. Я отцу его намерена дать мызу без платежа аренды, а братьев его приказала отыскать, чтобы узнать, какие им можно будет оказать милости». Не отнимешь, умела российская императрица славить героев на пользу государству.

Поведение Войновича возмущало и Потемкина — сколько ни понуждай, лето уж в разгаре, а эскадра еще в бухте.

В начале июня турки дважды нападали на русские суда в Лимане. Пытались их уничтожить, но, потеряв два корабля, ушли к Очакову.

«Севастопольский флот невидим», — сокрушался Суворов.

Тогда же на флагмане «Преображение Господне» неожиданно, без вызова, появился капитан бригадирского ранга Ушаков. Сенявин проводил его к Войновичу. Тот обрадовался и попросил Сенявина остаться.

— Друг мой, Федор Федорович, — начал любезно Войнович, — невмочь стоять, сиятельный князь наш одолел, и в море идти боязно — больно турок силен…

— Волков бояться — в лес не ходить, Марко Иванович, — ответил Ушаков.

— Но все так, однако ж…

— Думка есть, как надобно турка проучить на первый раз…

Войнович недоверчиво смотрел на Ушакова.

— Диверсию авангардией на эскадру их учинить. Токмо так турок отвратить от Лимана можно, — пояснил Ушаков.

— Ты, брат мой, шутить изволишь, как так атаковать втрое-вчетверо превосходящего неприятеля? — воскликнул Войнович.