Иван Фирсов - Адмирал Сенявин

— Возьмем добрый приз. В Севастополь явимся не с пустыми руками, — весело проговорил Сенявин.

На судно послали офицера с матросами, а пленных турок разместили на своих крейсерах.

Все эти дни на редкость для осени были погожими, небо ясное, дул ровный восточный ветер. Но, как это часто бывает на море, погода вдруг закапризничала. Вначале ветер покрепчал и постепенно стал заходить к северо-востоку. К вечеру свистящие порывы следующих один за другим шквалов начали рвать паруса, и их пришлось уменьшить. В полночь шторм разыгрался вовсю, и утром крейсера проваливались между гребнями соседних волн так, что едва просматривались верхушки их мачт. Шторм не утихал весь следующий день и вечером с плененного «приза» начали жечь фальшфейер. Только теперь стало заметно, что его нос сильно перегрузили и бушприт чиркал по набегавшей волне. Сквозь шум ветра офицер с «купца» крикнул в рупор:

— Обшивка разошлась, трюмы полны воды, помпы не работают!

«Велика Федура, да дура, а право, жаль без приза являться, — подумал Сенявин. — Однако так мы и через неделю в Севастополь не доберемся».

— Передайте на «купца»: экипажу спустить шлюпки и покинуть судно, — распорядился он.

С большим трудом моряки вывалили за борт две шлюпки и разместились в них. Еще две разлетелись в щепки, с силой ударившись о борт, когда их спускали на талях.

Когда все моряки, невредимые, поднялись на борт крейсера, Сенявин полушутя сказал Ганале:

— Прикажите открыть огонь и потопить «купца», а то, не ровен час, не утонет и опять к туркам возвратится.

Избавившись от тихоходного спутника, крейсера прибавили парусов и сквозь шторм направились на север. Через два дня, когда отряд отдал якоря в Севастопольской бухте, весь город только и судачил, что о лихом поиске сенявинских крейсеров.

Войнович послал Сенявина с донесением к Потемкину. Тот с нетерпением ожидал вестей о корсарском набеге к Анатолии. Когда Сенявин вошел, князь довольно прочувственно облобызал его, что случалось с ним редко. Выслушав доклад, обрадовался:

— Сделав поражение неприятелю, истребив суда многие, возвратился ты невредим с пленными и богатой добычей. За то похвала. Нынче же матушке отпишу. — Он погрозил рукой в сторону Очакова: — Ну, турок, берегись! Страх нынче по твоим анатолийским берегам разносится.

Под Очаковом дела шли неважно. Наступила осень, на носу была зима, а крепость держалась. Этому в немалой степени способствовала эскадра капудан-паши Эски-Гуссейна под Очаковом. Снабжение крепости по морю не прерывалось. Видимо, известие о набеге Сенявина на Анатолию еще не достигло Очакова. Потемкин тщетно пытался вытянуть Войновича из Севастополя: «Пребывание флота, вам вверенного, в гавани не приносит пользы службе ее императорского величества». Тот трусил и под предлогом большого риска не покидал Севастополя. Наконец князь, после приезда Сенявина, приказал Войновичу немедля выйти из Севастополя, соединиться с эскадрой Мордвинова у Лимана и ударить по туркам. Видимо, об этом проведал капудан-паша и испугался. Турецкая эскадра Эски-Гуссейна в начале ноября оставила Лиман и ушла в Константинополь.

Следом за турками в Лимане появились посланные Потемкиным запорожские казаки на стремительных чайках. Флотилию казачьих лодок под командой войскового судьи Головатова прикрывали фрегаты и канонерские лодки под начальством бригадира де Рибаса. Казаки стремительно высадились на острове Березань и захватили крепость. В плен попало триста двадцать турок и двадцать одна пушка. Это закрыло окончательно морскую отдушину Очакова.

Застоявшееся под Очаковом огромное войско начало готовиться к штурму. Лиманский флот блокировал Очаков с моря. Потемкин задумал направить главный удар против северных укреплений, упиравшихся в море. Для этого он выделил две колонны под начальством своего племянника, генерал-поручика Самойлова.

Штурм начался на рассвете 6 декабря 1788 года. Едва колонны спустились в ров, как турки взорвали фугас, но потери не остановили атакующих. С криками «ура!» солдаты бросились на вал, вскоре перевалили через него и ворвались в крепость. Час с четвертью понадобился русским войскам, чтобы Очаков пал. Десятки тысяч ружей и сабель, больше трехсот пушек, сотни знамен достались победителям.

Вместе с наградами победителям Сенявину за успех в смелом поиске у берегов Анатолии пожаловали Георгия 4-й степени.

Очаков и Кинбурн отныне охраняли морской путь из Херсона, где строили новые корабли. Еще не окончились торжества по случаю победы под Очаковом, когда Потемкин вызвал Сенявина:

— Поезжай немедля в Херсон, возьмешь под начало корабль «Леонтий-мученик» и приведешь в Севастополь. Лиман скоро стужа скует, а корабль надобно на чистую воду вывести.

Сенявин знал, что этот пятидесятишестипушечный корабль летом был взят в плен у турок гребной флотилией во время боя у Кинбурнской косы. В том четырехчасовом сражении было сожжено брандскугелями пять турецких линейных кораблей.

В ту же ночь Сенявин примчался в Херсон, утром был на корабле. За два дня привели в порядок весь рангоут и такелаж, вооружили паруса, и, взяв на первый раз лоцмана, Сенявин повел «Леонтия» в Севастополь. Стояла ветреная ясная погода, кое-где по береговой кромке Лимана белела полоска тонкого льда. На траверзе Очакова Сенявин отсалютовал крепости и, обогнув косу, направился к берегам Крыма.

Плавание прошло без происшествий. Лишь когда «Леонтий» миновал траверз Тарханова Кута, налетел холод, и море начало парить. У самого входа в Севастопольскую бухту густой туман соединил оба берега непроницаемой завесой. Над ней, будто в сказке, высились мачты стоявших на рейде кораблей Севастопольской эскадры. Искусно маневрируя, Сенявин вошел в бухту, стал на якорь и направился с рапортом к Войновичу.

— Вижу, вижу, милейший Дмитрий Николаевич, что ты мореходцем стал знатным. Посему, видимо, и князь светлейший о тебе не забывает, жалует. — Он слащаво улыбался. Его бывший флаг-капитан входит в силу у светлейшего, а это значило немало. — Прошу любить и жаловать, бачушка.

Сенявин невольно поморщился. Не переносил он этого любимого словечка Войновича, обозначавшего нечто вроде «братец» или «милок» и употреблявшегося им с фамильярностью к подчиненным или равным, весьма ему потребным.

— Сего дня, — продолжал Войнович, — прошу отобедать у меня и беспременно быть на Рождестве.

Утром следующего дня прискакал курьер от Потемкина, привез срочную депешу для Сенявина.

— Видишь, Дмитрий Николаевич, как я был прав, его светлость тебя вновь повидать желает, — щебетал Войнович, передавая ему депешу.

Ничего не понимающий Сенявин скривился и покачал головой. Потемкин срочно вызывал его в Херсон. «Вот тебе и Рождество Христово», — подумал он, выходя от Войновича.