Иван Фирсов - Лазарев. И Антарктида, и Наварин

Рядовой Архип Осипов схватил зажженный фитиль, крикнул товарищам:

— Скажите полковнику, ребята, ежели кому доведется увидеть его, что Архипка живой в руки не дался, да поминайте как звали!

С этими словами он бросился в пороховой погреб. В это время сотни горцев теснились в укреплении: Шашки их сверкали, глаза разгорелись огнем победного торжества. Вдруг грохот, столб пламени и дыма поднял в воздух груды исковерканных тел. Ужас исказил оцепеневшие лица победителей…

Отныне и навсегда зачислили в списки первой гренадерской роты Тенгинского полка рядового Архипа Осипова. Верный присяге, беззаветно служил русский солдат своему отечеству.

Судьбу Михайловского укрепления разделили Вельяминовское и Лазаревское, их вернули опять, но прежде сотни солдат полегли и попали в плен.

Успех действий моряков при высадке десантов на Кавказе не вызывал сомнений, высветил новое лицо флота, отменную морскую выучку экипажей, подготовленность артиллеристов, полное взаимодействие с армейцами.

И все же Лазарев все больше приходил к пониманию бесперспективности борьбы с горцами на всем широком фронте побережья. Тяготы службы, плохое обустройство войск, болезни и неважная пища делали свое дело. Недуги продолжали косить солдат и офицеров, не жалели и генералов. Скончался от болезни генерал Вельяминов. Спустя год в Лазаревском малярия угробила друга Лермонтова поэта Александра Одоевского.

Постоянное напряжение в ожидании схваток с коварным, стойким до фанатизма противником изматывало солдат, бои с ним уносили понапрасну много жизней.

Корабельный состав вполне мог установить блокаду всего побережья. Бесполезно было держать войска в десятках укреплений. Достаточно было их свезти в два-три места — Геленджик, Сухуми, Редут-кале. Петербург опять отмалчивался. Меншиков вспомнит об этом десять лет спустя, но как говорят — назевается, так и воды нахлебается.

Властители всегда выбирают ближайших помощников себе под стать. Иногда они достаются им в удел от предшественников, к примеру, как Нессельроде. Других они находят сами, подобно князю Меншикову. Оба стали фактически бесхребетными поводырями ослепленного властью и мнимыми успехами царя в эпопее, позорной для России, в Крымской войне.

В военной иерархии высшие должности тоже достаются по разным критериям. К примеру, злосчастный маркиз Траверсе, пробравшись всеми правдами и неправдами на пост министра, рушил флот семнадцать лет.

По-другому стал главнокомандующим Михаил Кутузов. Помазанник Божий вынужден был против своей воли поставить именно этого русского полководца во главе армии в грозный для России час.

В какой-то степени военная карьера и Михаила Лазарева сложилась лишь благодаря его выдающимся способностям. Царь при всей своей ограниченности сумел-таки разглядеть в нем незаурядную личность.

Испокон веков существует непреложная истина — чтобы узнать человека, надо дать ему власть. Восемнадцать лет командовал Лазарев Черноморским флотом. Распоряжался военной силой на южном стратегическом направлении России. До последнего звонка. Ошибался ли он? Конечно. Но не в существенном, не в главном.

В Николаеве Лазарева встречал новый обер-интендант генерал-майор Сергей Бровцын. Первый обход флотского хозяйства с новым командиром заставил попотеть Бровцына. На верфи Лазарев даже не зашел в контору, а проворно взбежал по трапу на достраивающийся стодвадцатипушечный линейный корабль «Варшава». На палубе его встретил начальник корабельных инженеров полковник Иван Осьминин. Бровцын почти успел догнать адмирала, но он скрылся в люке. Почти три часа моталась свита за своим начальником по всем палубам, помещениям от нижнего трюма до верхней палубы, с кормы до носа. Добрую сотню помещений и устройств осмотрел наметанным глазом. Для него это было обычным делом со времен переделки «Мирного», «Крейсера», постройки «Азова». Корабелы такого раньше не видели. Мастеровые рабочие трудились кое-как, где-то подремывали. Приказчики редко, раз в неделю, заглядывали на корабль. Появление такой делегации всполошило всех. Лазарев не только смотрел, но и щупал руками, пробовал на крепость, спрашивал…

Десятки замечаний записал Осьминин в блокнот, начиная от переделок по корпусу, замены плохих конструкций, перемены всего парусного вооружения. «Варшава» выходила первой под его крылом. Негоже было лепить этот корабль комом.

— В чем причина множества прорех по железным изделиям, особенно по кницам, наугольникам, битенгам? — спросил Лазарев главного корабела. Он являлся строителем «Парижа». Вспотевший Осьминин развел руками:

— Все железные поделки производятся на литейном заводе в Херсоне, ваше превосходительство. Там вся задержка.

Лазарев недоуменно поднял брови. «Как же так, верфи в Николаеве, а литье в Херсоне?» Он поманил адъютанта, лейтенанта Константина Истомина:

— Константин Иванович, поезжайте в порт, командиру «Резвой» передайте — часиков через пять отправляемся в Херсон.

На следующее утро та же свита семенила за Лазаревым на литейный завод в Херсоне. Мастеровые за всю жизнь свою не видели вблизи такого скопления генеральских мундиров. Лазарев дождался очередной плавки, жидкий металл брызгал во все стороны. Нахмурившись, подозвал начальника завода и Бровцына. Показал на мастеровых.

— Ваше превосходительство, плавку вести в своих мундирах сподобно вам будет?

Бровцын сразу не понял. От открытых печей несло нестерпимым жаром. Лазарев подозвал старшего горнового в черной прокопченной одежде, прожженной местами до дыр.

— Скажи-ка, братец, одежда на тебе чья? Своя?

Тот согласно кивнул. Адмирал покачал головой, сказал Бровцыну:

— Распорядитесь и завтра мне доложите о выдаче всем мастеровым кожаных фартуков и рукавиц. И не докладывайте, что их нет, извольте сыскать…

Один из первых уроков запомнился и скоро стал достоянием публики не только в Херсоне.

В первую свою кампанию на Черноморской эскадре командующий флотом поднимал флаг поочередно на «Варшаве», «Евстафии», пароходе «Громоносец». Впервые за многие годы эскадра вышла в море, отрабатывала маневры, артиллерийские стрельбы. Все больше посматривал Лазарев на пароходы. Черный дым коптил снасти, такелаж, мачты, паруса… Но пароход неподвластен ветру. За ним будущее.

В Севастополе с командиром порта контр-адмиралом Кумани обошел все побережье, объездил на пролетке по берегу все гавани от Килен-бухты до Карантинной. В Корабельной слободке и Ушаковой балке, над Южной бухтой и на «Хребте беззакония» простой люд — мелкие торговцы и ремесленники, жены и вдовы матросов, солдатки, чумазая их детвора с удивлением испуганно озирались, прятались за изгородями. Эти края чиновный люд не жаловал. Кривые, немощеные, ухабистые переулки с редкими мазанками, а больше ветхими лачугами. Из-под ворот несло смрадом, у редких колодцев стояли очереди за водой.