Сергей Плеханов - Святослав — первый русский император

Номисма Иоанна I Цимисхия

Вот открылся по левую руку древний акведук Валента, также весь убранный знаменами и пурпуром. Множество смельчаков оседлало пролеты этой грандиозной постройки и беспрестанно размахивали ветвями и платками, приветствуя триумфатора.

Едва миновали акведук, как дома впереди отошли в стороны, открыв простор самой большой площади города – форума Быка, – получивший свое название от огромной старинной статуи из меди, изображающей это животное. Здесь и в обычные дни собирались тысячные толпы, ибо на форуме располагался рынок рабов, происходили казни важнейших государственных преступников и еретиков. Скользнув взглядом по позеленевшему от времени изваянию, Цимисхий подумал, что если бы той декабрьской ночью Никифора не оказалось в опочивальне, ему также пришлось предстать перед народом на площади Быка. Только не в диадеме василевса-триумфатора, а в позорном колпаке государственного преступника, в ожерелье из овечьих кишок, с наголо обритым лицом и головой, с выстриженными бровями и ресницами. Палачи провели бы его среди толпы, осыпаемого ударами и плевками, а затем, открыв люк на спине статуи, сунули его, связанного внутрь быка. Один из них торжественно запалил бы костер, разложенный под животом медного изваяния, а затихшая толпа со сладострастным вниманием ждала бы, когда раздастся душераздирающий вопль…

Еще несколько сот шагов, и процессия остановилась посреди круглой площади – форума Константина. В центре ее высилась колонна, окованная железными обручами. Когда-то ее венчала статуя самого равноапостольного императора, основателя города, но землетрясение разрушило ее. Рухнувшую колонну снова собрали, скрепив круглые блоки металлическими кольцами, а вот фигуру Константина восстановить не смогли. Но и по сей день все торжественные шествия останавливаются в этом месте, чтобы воздать почести святому зиждителю столицы. В основании колонны лежит крест, на котором был распят Спаситель – его отрыла на Голгофе и привезла из Иерусалима мать Константина святая Елена. На этом кресте покоится не только колонна, но весь Божий мир, ибо центр его – Константинополь.

Сойдя с коня, Цимисхий подошел к болгарскому властителю и, сняв с него корону, показал толпе. Новый взрыв восторга вознаградил императора. Лишенный царского достоинства Борис стоял, опустив голову. Смертельная бледность залила его едва опушенное юношеской бородкой лицо. Иоанн двинулся дальше, неся в руках корону Болгарии. Подбежавший новелиссим взял за повод коня и повел его вслед за императором к высившемуся над всеми прочими строениями храму Премудрости Божией.

Воздав благодарственные молитвы, Цимисхий передал патриарху драгоценный венец побежденного царя, потом объявил о возведении Бориса в сан магистра, показав таким образом, что делает его своим подданным, а его страну собственностью ромеев.

Когда император выходил из храма, к нему подвели смуглого розовощекого монаха. Всемогущий хранитель императорской спальни – паракимомен Василий Ноф сказал, что молодого человека зовут Львом, он дьякон патриарха, но помимо основных своих обязанностей исполняет роль хрониста, ибо обладает завидной легкостью пера и выразительностью стиля. Безбородый дьякон поклонился Иоанну и попросил дозволения представить ему летопись его похода против русов, составленную со слов его участников. Цимисхий удивленно поднял бровь и спросил:

– Когда же ты собираешься это сделать?

– Когда будет угодно самодержавнейшему из владык…

– Принеси завтра утром, – с легкой усмешкой сказал Иоанн.

Император совсем позабыл о забавном в своей самонадеянности юнце и во время утреннего приема с немалым удивлением увидел направлявшегося к нему Льва со свитком в руке. Немой вопрос на лице Цимисхия не обескуражил дьякона, он с легким поклоном произнес:

– Здесь повествование о подвигах твоего войска, о василевс.

Закончив прием, Иоанн удалился в библиотеку и, усевшись возле раскрытого окна с видом на Босфор, развернул папирусный свиток.

С первых строк он ощутил изящество и благородную сдержанность стиля. Чувствовалось, что патриарший дьякон много читал старых философов и историков. Он перенял у них не только умение в немногих словах определять главное, но позаимствовал и благозвучную архаику выражений. Повсюду избегая современных обозначений, Лев неизменно склонялся к древним велелепным словесам – он не называл воина пехотинцем, но гоплитом, а построение отряда обязательно именовал фалангой, как это было у древних, да и самих варваров он предпочитал обозначать не как русов, но как тавроскифов. Его описания были столь живы и выразительны, словно он сам побывал в тех местах, где происходили сражения. Особенно обстоятельно излагались события последних дней осады Доростола, а поскольку чувствовалось, что хронист опросил людей, видевших события под разным углом зрения – и военачальников, и солдат, и пленных болгар, пребывавших в Доростоле на стороне Свендослава – императору эта часть сочинения показалась особенно занимательной.

«На другой день на рассвете Свендослав созвал совет знати, который на их языке носит название «комент». Когда они собрались вокруг него, Свендослав спросил у них, как поступить. Одни высказали мнение, что следует поздней ночью погрузиться на корабли и попытаться тайком ускользнуть, потому что невозможно сражаться с покрытыми железными доспехами всадниками, потеряв лучших бойцов, которые были опорой войска и укрепляли мужество воинов. Другие возражали, утверждая, что нужно помириться с ромеями, взяв с них клятву, и сохранить таким путем оставшееся войско. Они говорили, что ведь нелегко будет скрыть бегство, потому что огненосные суда, стерегущие с обеих сторон проходы у берегов Истра, немедленно сожгут все их корабли, как только они попытаются появиться на реке.

Тогда Свендослав глубоко вздохнул и воскликнул с горечью: «Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, которые завещали нам предки, вспомним о том, что мощь росов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей!» Вот какое мнение высказал Свендослав.

О тавроскифах рассказывают еще и то, что они вплоть до нынешних времен никогда не сдаются врагам даже побежденные, – когда нет уже надежды на спасение, они пронзают себе мечами внутренности и таким образом сами себя убивают. Они поступают так, основываясь на следующем убеждении: убитые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть. Вот такое убеждение владеет ими.