Виктор Сергеев - Унтовое войско

Облавщики выехали на берег льдистого Хилка. Вот уже видны лысые вершины Малого Зандина и Большого Зандина. На них пусто — ни души. В расщелинах каменных отрогов — снеговые змейки, как вышивки на женском халате. Обветошавший ковыль торчал кустиками там и тут по степи, голые ветки ивняка припорошены снегом.

— Какие же тут козы? — развел руками Бадарша. — Мышьих следов, и тех нет.

Старшина промолчал, будто не расслышал. Гость давеча по приезде в Кижу сказывал, что он переводчик из таможни. А о чем толковать с переводчиком на охоте за козами?

— Вот у монголов дзерен много, — продолжал Бадарша. — Там бы поохотиться. Я, бывало, ездил в Маймачен, вот там охота! Позавидуешь.

— Дзерены! Дзерены! — раздались крики облавщиков.

Бадарша посмотрел в степь, никого не увидел. Те же кустики ковыля отрешенно покачивались на ветру, по буграм бежала поземка, завиваясь и тихонько посвистывая.

— Где же козы? — спросил он старшину.

Тот показал плеткой на Большой Зандин. Там под каменными отрогами, спешившись, стояли двое разведчиков. Они держали коней мордами к пади, разделяющей сопки.

— Дзерены в Зандинской пади!

По команде старшины облавщики поехали в обход сопок выгонять зверей в степь. Вот уже передние достигли подножия сопок. Вместе с разведчиками они вот-вот погонят козье стадо под стрелы…

Старшина сидел в седле весь настороженный, поминутно оглядывал степь и рассыпавшихся по ней облавщиков.

— Велика ли в этой охоте доля урядника? — поинтересовался Бадарша, вспомнив страхи зверолова Ошира.

— Доля урядника? Он теперь к нам не приедет.

— Почему?

— Его забирает тюремное ведомство. На реку Кару. Добывать золото.

— Рады, что он оставляет вас?

— Он сам рад.

— А что?

— Убить его наши казаки хотели.

— Чего-о?

— А чего… Возвращался из Кижи лесом. Ну и пустили над его тарантасом парочку свистунов [8] Стрелы, имеющие на конце подобие косого железного четырехугольника, под ним пустой костяной желвак с дырами. При полете стрела издает шипящий звук. Рана от нее обычно смертельна. .

— Ай-я-яй! Чего только на свете не бывает!

Бадарша перевел разговор на то, что его интересовало прежде всего, — не бегут ли буряты от казачьих тягостей, не возмечтали ли жить, как в старину.

— А в старину как жили? — Бадарша улыбнулся. — Платили казне ясак — ни о чем не думали.

— Про то и мы были наслышаны, — отвечал старшина. — Но под ясак не хотят идти даже пограничные и городовые казаки, а уж у них-то служба обременительна для хозяйства. Это все знают. А у станичных казаков какая служба? Пока войны нет… Кое-когда посылают с казенной почтой, за ту гоньбу казаку платят. Податей же нет никаких. Чего еще?

— А живете бедно.

— Ясачные не лучше проживают. Казне плати, зайсану, главному тайше.

Старшина вытащил из хадака стрелу.

— Дзерены, — прошептал он.

Бадарша прищурился из-под ладони, вглядываясь о далекую гриву чернолесья. Что-то там шевелилось. Мелькнуло вроде. Вот еще и еще. И сразу ветром принесло сюда, на берег, лай и визг собак, крики облавщиков и конское ржание.

По степи мчались к реке еле зримые отсюда звери. А наперерез им и позади скакали всадники. Одна коза ткнулась в траву с торчащей стрелой в боку. Другая с пробитой шеей подпрыгнула и рухнула рядом.

Маньчжурский подданный зацокал часто-часто. Он никак не ожидал, что облавщики, скачущие в намет по буграм и ложбинам, смогут поразить зверя, который стелется желтой молнией среди неприметных кустиков ковыля и харганы.

Бадарша и трубки не докурил, как облаве был просигнален отбой. Охотники волокли на арканах туши. Собаки, огрызаясь и кусая друг друга, жадно лизали кровь на снегу.

Пошел дележ мяса… Заполыхали костры: Из вьючных мешков вынимались котлы, берестяные и деревянные черпаки, чашки и ложки.

Жена старшины протянула Бадарше шубу, когда-то попорченную рысью. Кожа была зашита белым конским волосом. Шов «волчий шаг» почти не выказывал рубца. Бадарша удивился и радостно заулыбался.

Главный тайша Хоринского ведомства Бумба Юмсараев, пожилой, с тройным подбородком, маленькими глазами, кривоногий, сидел в своей конторе, на лавке, покрытой ковром, и читал предписание от иркутского генерал-губернатора. Читать не хотелось… Сейчас, бы крикнуть родовых шуленг да и затеять картеж на всю ночь. С аракушкой, с песнями. А тут бормочи малопонятные слова и думай. Иной раз такое попадется слово, хоть лопни, а не уразумеешь, что с ним делать. Так тянется рука зачеркнуть в бумаге то слово, да толку-то что с того? От долгого сидения с бумагой голова словно чужая.

Главный тайша отложил бумагу, достал шелковый платок и вытер вспотевшую лысину. Перед глазами, на стене, в раме — его императорское величество. Страшно. «Уж не донес ли кто на меня?» — подумал Бумба.

Отец, покойный Дамба, не щадил тех, кто на власть главного тайши посягал. Да и чего щадить? Бывало, до смерти доводил… Но и сам пожил мало. Почему так? Чем прогневал бурханов?

Днем как-то в грозу лег спать со второй женой, а дети сидели в юрте и играли. Они видели, как из дымохода упал на одеяло желто-синий огонь, величиной с бараныо голову, покатился но одеялу, слетел на пол, ушел под кровать, там затрещал, лопнул и исчез. Тот огонь умертвил спавших. А все, видать, от того, что в день свадьбы со второй женой Дамба-тайша забыл совершить поклонение огню. Ая-яй! Кто хочет жить, тот должен поклониться огню, уважать созвездие Семи Старцев [9] Большая Медведица. .

После смерти отца Бумбе досталось тридцать табунов лошадей и пять горшков серебряных денег, зарытых в земляном полу юрты.

Нынче у Бумбы шестьдесят табунов, а помимо серебра есть золото и ассигнации. Чего отец не сумел, того сын достиг.

Отец сказывал, что его выбирали главным тайшой чуть ли не по злобе, считай что силком, по принуждению. Шуленги десяти родов хоринских бурят сговорились между собой и указали на Дамбу. Как он ни упирался, ничего не помогло. На выборы приехал верхнеудинский исправник — попробуй откажись от должности…. Никто из шуленг не хотел ходить в тайшах. И Дамба боялся. Когда выборщики проезжали мимо юрты Юмсараевых, то старуха-мать, бабушка Бумбы, спросила, кого выбрали. Ей открыли, как было дело, старуха не поверила, сильно разгневалась и кидала вслед куски сухого навоза с криком: «Врите на свою черную голову!»

Бумбе смешно. Какая была глупая бабушка! Отец скоро понял, что с чиновниками и шуленгами можно жить и наживать богатство и почет. Шуленги потом завидовали отцу, каждый из них жалел, что не его избрали главным тайшой. Дамба исподволь прибрал всю власть к рукам. Его слово стало законом для родовых шуленг и улусных старшин, для всех хоринских бурят.