Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1

– Да, товарищ командарм, – кричал в телефонную трубку командир корпуса, стараясь перекричать разрывы снарядов, которыми посыпали наше расположение немцы, обозленные неудачей, – знамя полка не утеряно. Мы не только восстановили положение, но и практически полностью уничтожили прорвавшуюся часть противника, трофеи подсчитываем, правда, пленных всего двое – наши ребята в штыковой удержу не знают, – с некоторой даже ноткой самодовольства закончил он свой доклад.

В штабе фронта кто-то достаточно разумный смекнул, что не годится только что прибывшую необстрелянную дивизию бросать на передовую, и 791-ю стрелковую еще два месяца натаскивали в тылу. В свой первый бой она вступила только в июле.

Затем снова были бои, постепенный отход к Главному Кавказскому хребту, схватки на горных склонах, в долинах и ущельях. Со своим полком майор расстался – его перевели в штаб дивизии, начальником разведотдела. И вот теперь немцы, прижав дивизию к горам, рассекли ее на несколько частей, вышли в расположение штаба, и Яков Францевич с частью штабных работников вынужден был отступить по какой-то тропе, вившейся по склону ущелья, в высокогорье.

В хаосе камней и кустарника им удалось оторваться от преследования, но выхода из ущелья не было. Прорываться с боем? Это мощной ударной силе почти в полтора десятка человек, с одними пистолетами да двумя ППШ, в дисках которых почти не оставалось патронов? Надо было найти какое-то место, где можно переждать, пока обстановка не переменится к лучшему.

Пробираясь по крутым скалистым склонам в безуспешных поисках тропы, которая вывела бы их из этого тупика, они натолкнулись на пещеру, дававшую хотя бы укрытие от пронизывающего ветра. В сумерках, чтобы не выдавать лишний раз свое присутствие, натаскали в пещеру немало дров, – удалось обнаружить место, где некогда сошедшая с гор лавина сгребла в кучу множество остатков переломанных ею деревьев и кустарников. От отсутствия воды тоже страдать не приходилось – на крайний случай сгодился бы и снег, но в пещере вода лилась тоненькой струйкой с одной из стен.

Да, на везение жаловаться было грех – от немцев отбились, от погони оторвались, укрытие нашли, можно было согреться у костерка, обложенного камнями, излучавшими тепло… Одно было плохо – еды у штабных работников с собой не было. Считай – совсем. Несколько сухарей в карманах, полплитки шоколада да одна банка консервов в заплечном «сидоре». Продукты растянули на двое суток, но сколько еще предстояло дожидаться, когда немцев отгонят от входа в ущелье?

Первым не выдержал замполит дивизии, невысокий тучный человек, страдавший от диабета. Для него голод означал смерть гораздо более быструю и в тоже время более мучительную, чем для остальных. Примерно через неделю пребывания в пещере командиры утром обнаружили, что замполита с ними нет. На месте его ночевки белела записка:

«Я умираю. Чтобы смерть моя была не напрасной, я вскрыл себе вены и лег на морозе. Вы найдете меня рядом с выходом из пещеры. Если не будет другого выхода, воспользуйтесь моим телом. Это приказ – вы должны выжить и отомстить фашистам».

Прошла еще неделя. Звуков боя от выхода из ущелья не доносилось ни разу, а это значило, что обстановка остается без перемен. Еще не началась третья неделя голодовки, как запертые в пещере командиры решились исполнить приказ замполита… Голодного человека в заснеженных горах холод убьет быстрее, чем голод. А если не станет сил поддерживать костер, то смерть наступит следующей же ночью.

Что терзало людей сильнее – голод, холод или вынужденное людоедство – наверное, может сказать лишь тот, кто это испытал. Однако в конце концов иссяк и этот последний страшный источник пищи. Яков Францевич, собрав волю в кулак, из последних сил пробрался на горный склон и еще раз осмотрел выход из ущелья в бинокль. Никаких перемен. Там по-прежнему торчит немецкий опорный пункт. Но даже если бы они сейчас решились на самоубийственный прорыв, у них просто не хватит сил добраться до немецких позиций…

День проходил за днем. Голод полностью обессилил людей, сознание стало нечетким. Майору Речницкому, лежавшему рядом с затухающим очагом, уже не хотелось ничего. Ни есть, ни пить, ни мстить фашистам, ни подбросить дрова в костерок, чтобы не умереть от холода. Вдруг ему почудилось у входа в пещеру какое-то движение. Рука, повинуясь вбитому в подсознание навыку, чуть шевельнулась в тщетной попытке дотянуться до оружия.

Рядом с лежащими командирами появился человек. Он был один. И облик, и одежда свидетельствовали о том, что это местный горец. Седобородый старик покачал головой, повернулся и покинул пещеру. Яков решил уж было, что все это привиделось ему в голодном бреду, как старик появился снова. Он подкинул дрова в костер и стал разогревать на огне какой-то котелок. Подогрев, начал поить содержимым командиров, одного за другим, не произнося при этом ни слова. На вкус это был какой-то горьковатый травяной отвар.

Старик еще несколько раз приходил со своим отваром, и совсем было отчаявшиеся люди не то чтобы воспрянули духом, но все же, по крайней мере, неожиданно обнаружили в себе силы продержаться еще немного. Сколько прошло дней – они уже не считали, но вдруг пещера огласилась шумом людских голосов и заполнилась множеством людей с оружием и в советской форме. На Северном Кавказе началось общее наступление наших войск, и старик-горец привел один из отрядов в пещеру. Отряд был невелик, тащить большую группу командиров на носилках по горным тропам для него было невозможно, и несколько дней бойцы провели в пещере, откармливая оголодавших горячим жидким супчиком – к счастью, нашелся среди них фельдшер, который сообразил, что сразу давать много грубой пищи после голодовки нельзя. Оказалось, что наступил уже конец ноября – затворничество в пещере длилось больше сорока дней!

Когда штабные работники смогли кое-как передвигаться самостоятельно, отряд двинулся на выход из ущелья. Там продолжались бои, немцы цеплялись за каждую позицию, и прорываться пришлось под минометным обстрелом. Здесь Яков Францевич поймал немецкий осколок и угодил в госпиталь, откуда в первый раз за множество дней смог отправить письмо родным. И в довершение всего он обнаружил, что его совершенно перестала беспокоить язва, мучившая последние несколько лет.

А в Ташкенте тем временем уже успели получить извещение с горькими словами «пропал без вести». Общей мыслью Елизаветы Климовны и ее дочери было: «Хорошо, что Нины сейчас нет и она не знает». Больше месяца давила на сердце неизвестность, но в декабре пришло письмо из полевого госпиталя, написанное собственной рукой Якова, и они вздохнули с облегчением. Да, хорошо, что Нине не пришлось это пережить. Но ведь уже декабрь, и где же она?