Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1

Девочка пристрастилась гонять на этом автомобиле на предельной скорости. Для нее автомобиль стал одновременно и надежным рабочим инструментом, и чем-то вроде игрушки. Ей очень нравилось наблюдать, как машина, повинуясь нажатию кнопки на приборной панели, с гудением выдвигает и задвигает сверкающие черным лаком броневые пластины крыши:

– Как будто большой жук расправляет надкрылья, – с восторгом говорила она.

Казик научил ее разудало хулиганить, цепляя ручкой специально приоткрытой дверцы автомобиля сумочки гуляющих по тротуару девушек, и Нина иногда тоже развлекалась таким способом, как в Варшаве, так и в других городах. А гонять машину приходилось частенько, и не только в Варшаву. Она нередко выступала в качестве персонального шофера отца, если выезды требовали соблюдения секретности. Дела отца – в которые он ее не посвящал – бросали его по всей Польше и не только. «Студебекер» наматывал тысячи километров, направляясь то в Восточную Германию, то в Чехословакию, то в СССР.

Впрочем, в Чехословакию Нина ездила не только с отцом, но и, можно сказать, со всем семейством. Янка-старшая (то есть польская жена Речницкого) время от времени наведывалась в Прагу за покупками. Надо сказать, что отношения с ней у Янки-младшей не сложились. Горького осадка от того, что Янка заняла место мамы, у девочки почти не осталось. Но уж больно разными оказались их взгляды на жизнь. Да и Янка, как оказалось, поначалу отнеслась к приехавшей из Советского Союза девчонке с предубеждением.

Она почему-то вбила себе в голову, что Якуб ее обманывает и под видом дочки притащил во Вроцлав малолетнюю любовницу. Две недели, проведенные под одной крышей, вроде бы рассеяли ее подозрения, но когда генерал отправил Янку-младшую в Варшаву, сомнения снова укрепились: а не нарочно ли он проделал это, не для того ли, чтобы кататься на свидания у нее за спиной? Вторая беременность тоже не добавляла ей рассудительности. Однако снова очутившись с Ниной под одной крышей, уже в Кракове, Янка все же поняла, что ее подозрения беспочвенны: живя в одном доме, трудно долго скрывать действительные отношения друг от друга. Как-то раз, под настроение, Янка проговорилась об этом, и Янка-младшая только незлобиво посмеялась над ее былыми страхами.

Тем не менее, некоторая отчужденность между женщинами осталась. Янка чувствовала к падчерице подспудную ревность, которая подогревалась тем, что Якуб категорически не желал брать свою жену на светские мероприятия, в то время как Нина постоянно сопровождала его. Конечно, манеры хлопки маентковой (крестьянской хуторской девицы) не слишком подходили для шляхетского общества. «З хама не зробишь пана», – гласит польская пословица. А ведь с точки зрения Янки это как раз Янка-младшая вела себя совсем не так, как подобает генеральской дочери. Чего стоило только ее фамильярничанье с шоферами и солдатами охраны!

Конечно, генерал брал с собой Нину и не брал жену не только из соображений светских приличий, но и по оперативной необходимости. Один из таких выездов в чешскую столицу, куда они с отцом отправились без Янки, крепко въелся девочке в память. Когда она прибыла в Прагу – а время было уже довольно позднее, и бархатно-черную тьму разгонял свет уличной фонарей и ярко освещенных витрин в центре города, – отец привел ее в ночной клуб. То ли он просто искал ресторан, где можно поесть, то ли там генералу была назначена встреча… Последнее гораздо вероятнее, потому что, усадив дочку за столик и заказав ужин, он тут же без объяснений куда-то удалился.

В центре зала находилась круглая эстрада, вокруг которой располагались столики. Небольшой оркестр, до этого исполнявший какую-то тихую, спокойную мелодию, вдруг заиграл что-то бравурное. Девочка подняла голову и взглянула на эстраду. Туда взошли несколько девушек в скромных белых блузках под горлышко и расклешенных клетчатых юбках – вот только длина у юбок была совсем не скромной. Вслед за девушками на эстраду взбежал негр в лиловом фраке и таких же брюках. Негра Нина видела в первый раз, и любопытство заставило задержать на нем взгляд. Девушки быстро окружили его плотным кольцом, а когда кольцо под звон литавр распалось, негр предстал перед публикой совершенно голым.

Вскоре и девушки уже дружно размахивали своими блузками, за которыми последовали юбки, а за ними – и прочие предметы туалета. Смутить этим девочку было трудно – нечто подобное ей уже демонстрировали Люська с Томкой, да и работа санитаркой в госпитале приучила ее и не к таким видам. Но вот зрелище с голым негром показалось ей совсем уж непривлекательным.

«Да это бордель какой-то, а не ресторан!» – возмущенно подумала Нина, вспоминая рассказы своих подружек о немецких борделях, в которых такого рода заведения представали отнюдь не в розовом свете.

Под ритмы, задаваемые оркестром, уже совершенно освободившиеся от последних клочков одежды девушки вновь окружили негра в странном танце – они не столько танцевали, сколько извивались, тесно прижимаясь к негру и друг к дружке.

Ну, извините! Проделывать такое у всех на глазах – это было уже чересчур. Нина стала подумывать о том, чтобы уйти и дождаться отца где-нибудь у входа в зал.

Но, как оказалось, это было не последнее испытание для ее психики. В довершение всего, в качестве кульминации представления, негр кончил прямо на своих партнерш. Девчонка была готова увидеть многое. Но когда мутно-белая жидкость из внушительных размеров мужского достоинства негра брызнула на его неестественно извивающихся партнерш, заляпав их от сисек до бритых лобков… Да, она хорошо представляла себе, как делаются дети, но чтобы соитие было бы так извращено и опошлено! Есть же, в конце концов, какие-то границы!

Можете себе представить, каким шоком обернулось подобное зрелище для четырнадцатилетней девчонки, совсем недавно приехавшей из советской глубинки, да не просто из глубинки, а из Ташкента, из мусульманского по преимуществу края. Знания – знаниями, а нравственные нормы в этом краю были жесткие, да и бабушкино воспитание тоже было весьма строгим по части морали. Конечно, Нина уже уяснила себе, что заниматься этим можно и без любви, и без стремления завести детей. Но ведь компания на эстраде устроила свое постыдное представление даже не ради удовольствия – разве можно найти удовольствие в том, чтобы так издеваться над естественными человеческими чувствами? Для чего же тогда делалась эта пакость? Неужто для привлечения внимания публики?!

Нина оглядела зал. Далеко не все взгляды были устремлены на эстраду, но как же много было похотливых физиономий, с вожделением уставившихся туда во все глаза, чуть не капая слюнями на стол! И вот для этих рож выставлять напоказ самое сокровенное в человеческих отношениях… Как же это отвратительно…. Прямо-таки физиологически отвратительно! И так не отличавшаяся завидным аппетитом, после этого девочка вообще не могла взглянуть на еду. Нестойкий желудок Нины тут же отозвался на одну мысль о пище явными позывами. Но она сдерживалась… И сдержалась. Однако как только в зале вновь появился отец, она категорически потребовала от него: