Александр Золототрубов - Опальный адмирал

— У меня в душе все кипит, Борис Михайлович, — признался Кузнецов, садясь рядом.

Лицо у Бориса Михайловича было серо-белым, видно, в последнее время его сильно мучила болезнь, но он старался не подавать виду. Даже глаза, обычно веселые, живые, смотрели печально. «Ему, наверное, очень плохо, а он несет такую нагрузку», — посочувствовал маршалу нарком и продолжал:

— Тем недоволен, как организована оборона в Крыму. Немцы не только прорвали фронт, но и быстро покатились к Керчи.

— Это и меня огорчило, — вздохнул маршал. — Верховный в гневе. Да, наши просчеты в Крыму очевидны, и за них солдаты заплатят своей кровью — вот это страшнее всего. Ну, а если Манштейну удастся взять Керчь, Севастополь долго не продержится.

— Я тоже так думаю…

— Идите, голубчик, отдыхайте. — Шапошников встал. — Завтра утром я вас жду. А сейчас тороплюсь к Верховному.

Несколько мгновений маршал стоял у стола, опершись на него руками. Было такое впечатление, что он хочет сказать еще что-то, но отчего-то не решается.

— Так я пойду, Борис Михайлович?

— Одну минуту! — Шапошников взял Кузнецова за руку, словно боялся, что тот уйдет. — Пока вы были на юге, на Северном флоте произошло ЧП, и о нем доложено Верховному.

— Что еще за ЧП? — У наркома запершило в горле.

— Потоплен английский крейсер «Эдинбург». Вы же знаете, что на крейсер было погружено около шести тонн советского золота в счет оплаты грузов по ленд-лизу. Теперь оно на дне океана. Верховный распорядился основательно разобраться в этом деле.

Все выскочило из головы наркома, лишь одна мысль сверлила мозг: пропало золото! Что же произошло? Адмирал Алафузов рассказал подробности гибели крейсера. Его атаковала немецкая подводная лодка, взрывом торпеды разорвало корму. Надо было взять крейсер на буксир и отконвоировать в Мурманск, но время было потеряно и «Эдинбург» атаковали три немецких миноносца — корабль вовсе лишился хода. Тогда англичане добили крейсер. В снятии экипажа участвовал и наш сторожевой корабль «Рубин». Золото утонуло вместе с крейсером.

— Почему его не перегрузили на другие корабли, ведь «Эдинбург», как я понял, еще долго оставался на плаву? — спросил Кузнецов.

— Ничего больше не знаю, Николай Герасимович. Хотел уточнить у Головко, но маршал Шапошников сказал, что вызовет вас в Ставку и вы все выясните у комфлота: мол, все равно наркому докладывать об этом Верховному.

Головко вышел на связь поздно ночью. И то, о чем он доложил, удручающе подействовало на Николая Герасимовича. Комфлот заявил, что в гибели крейсера виновны командир «Эдинбурга» кептен Фолкер, а также командующий силами охранения конвоя контр-адмирал Бонхэм-Картер. Крейсер, выйдя в море, не занял свое место в общем строю кораблей, а вышел далеко вперед, один, без охраны эсминцев. Субмарина этим воспользовалась и выпустила по нему торпеду. К подбитому крейсеру Головко направил эсминцы «Гремящий» и «Сокрушительный», о чем по радио сообщил командиру крейсера.

— Но кептен Фолкер отказался от нашей помощи, — клокотал в трубке голос комфлота. — Тогда я предложил перегрузить золотые слитки на наши корабли, но английский адмирал Бонхэм-Картер не стал этого делать под тем предлогом, что, мол, могут пострадать моряки. Так что и крейсер, и золото — на дне морском.

— Корабли еще в море? — спросил Кузнецов.

— Нет, 5 мая они прибыли в Ваенгу, и я встретился с Бонхэм-Картером. Не очень-то он переживает за крейсер. Вину свою не признал, все свалил на командира «Эдинбурга», якобы слабо изучившего обстановку на море.

— Я бы такого адмирала отдал под суд, а Черчилль, наверное, еще его и пожалел, — выругался Сталин, выслушав подробный отчет наркома. — Вина англичан в данном случае доказана, но нам от этого не легче. — Он повернулся к маршалу Шапошникову, который стоял у карты и что-то разглядывал.

«Керчь — его боль», — подумал Кузнецов. А Верховный спросил:

— Борис Михайлович, сколько еще продержится Керчь?

— Полагаю, два-три дня, — сокрушенно отозвался маршал.

15 мая в Керчь ворвались немецкие войска. «Спустя неделю после того, как я вернулся оттуда в Москву», — грустно подумал Николай Герасимович, когда в Ставке подводились итоги эвакуации войск и техники с Керченского полуострова. Доклад сделал начальник Генштаба Шапошников. По его подсчетам с Керченского полуострова удалось эвакуировать более 120 тысяч человек.

— Я не буду произносить длинную речь, но катастрофа в Крыму вскрыла наши серьезные просчеты в обороне Крыма, — подвел итоги маршал Шапошников.

Сталин молча сидел за столом. Кажется, Кузнецов еще не видел Верховного таким удрученным.

— Плохо, очень плохо руководили войсками фронта и Козлов, и Мехлис, — медленно, но жестко произнес Верховный. — Мы потеряли Керчь… Что же теперь будет делать Манштейн? Нетрудно догадаться. Он, как пес, бросится на Севастополь, и кто знает, сколько еще продержатся защитники главной базы флота. — Он посмотрел на наркома ВМФ. — Товарищ Кузнецов, вы только что вернулись с Черного моря, все ли делает адмирал Октябрьский, чтобы достойно отбить атаки врага? Я хотел бы это знать.

— Готов доложить вам. — Николай Герасимович поднялся с места.

— После заседания Ставки мы с Борисом Михайловичем вас послушаем…

(Ставка определила суровые наказания тем, кто руководил обороной Крымского фронта. Мехлис был снят с поста заместителя наркома и начальника Главпура Красной Армии, понижен в звании до корпусного комиссара; генерал-лейтенанта Козлова также освободили от должности командующего фронтом и понизили в воинском звании на одну ступень. Из флотских командиров никто не пострадал, и это было в высшей степени справедливо как по отношению к наркому ВМФ, так и по отношению к комфлоту адмиралу Октябрьскому. — А.З.)

С утра и до обеда Николай Герасимович был в Наркомате судостроительной промышленности и все это время беседовал с наркомом Носенко. Многие корабли и подводные лодки достраиваются, и скоро флот их получит. Адмирал Галлер еще остался у Носенко, чтобы решить некоторые вопросы, а Кузнецова вызвал к себе в Генштаб маршал Шапошников. Об этом Николаю Герасимовичу сообщил по телефону дежурный по наркомату ВМФ.

— Быстро вы, однако, появились! — улыбнулся Борис Михайлович, увидев Кузнецова в дверях кабинета.

Выяснив, какие корабли и сколько их принимают участие в переброске войск в Севастополь, начальник Генштаба сказал:

— Наша разведка докладывает, что, видимо, Манштейн вот-вот снова начнет наступление. Знаете, как он назвал предстоящую операцию по захвату Севастополя? «Лов осетра»! Ну и любят же немцы подбирать для своих операций романтические названия.

— «Лов осетра»? — удивился нарком. — Почему осетра? В Черном море осетры не водятся. Каспий — вот их родина.