Д. Коштолани - Нерон

Под вечер начиналась игра в кости. За игорным столом толпилось разношерстное общество.

Встряхивая кубки, игроки непрестанно выбрасывали из них белые кости; они оживленно состязались, несмотря на то, что прежняя ставка в один асе была теперь повышена до четырехсот сестерций, а многие ставили даже гораздо большие суммы; всякий старался превзойти другого. В начале вечера состязалось лишь несколько растрепанных поэтов. Но позже — страсти разгорались, и начиналась настоящая игра. Приходили модные писатели и избранные актеры; среди них выделялся Антиох, азартный игрок, сыпавший золотом. Он получал в театре Марцелла шестьсот тысяч сестерций в год и пользовался в Обществе арфистов большим уважением.

Счастливцем оказался в этот вечер тщедушный человечек Софокл, загребший куш. Он считался баловнем счастья и, кидая кости, применял особый, изобретенный им прием, секрет которого он никому не выдавал.

Этот грек, с воспаленными от бессонных ночей веками, лишенными ресниц, кичился кровным родством с великим классиком, имя которого он носил. Рыться в его родословной не представлялось возможным, и оставалось только верить или не верить ему, в зависимости от того, выигрывал ли он, или проигрывал. Однако он жил исключительно этим гордым убеждением, ибо сам не блистал ни голосом, ни слогом; никто по крайней мере не слышал ни одной его строчки, и разговор его был далек от красноречия. Он любил привирать и приукрашивать и, по его словам, происходил чуть ли не от богов. Это, впрочем, не мешало ему быть скаредным и себялюбивым.

Рядом с ним расположился Транио, мелкий артист театра Бульбус, назначением которого было лаять за сценой, когда это требовалось по ходу действия. Он был известен как неудачник, и именно потому заключил союз с счастливцем — Софоклом.

Хотя прошло уже много лет, и Софокл не приблизил его к удаче, однако дружба их не остыла.

Позднее явился богач Бубульк. Он был торговцем шерстью, познакомился здесь, в Обществе, с императором и стал поставщиком двора; с тех пор он столько накрал, что мог соперничать своими капиталами с виднейшими римскими богачами.

Он имел пять домов в Риме и окруженную оливковыми деревьями виллу в Сабиниуме. При вилле был фруктовый сад и изобиловавший рыбой пруд. Вокруг простирались необозримые имения Бубулька, в которых разводились овцы, обрабатывалась шерсть, и засевались обширные поля, сданные в аренду. Бубульк терялся в подсчете своего рогатого скота, свиных стад и табунов. Он уже не мог исчислить своего состояния.

Разбогатев, он перестал работать и выхолил свои недавно копавшиеся в навозе руки. На лице его лежала печать грубости и деспотизма. Но глаза старались кротко улыбаться, ибо он желал слыть любезным. Его фигура по громоздкости напоминала фигуру гиппопотама. Он облачал свое бесформенное тело в самые дорогие одежды, выставляя напоказ свое богатство. Пальцы его еле сгибались под драгоценными перстнями.

Он хотел идти в ногу со своей эпохой и, хотя едва умел читать, а по-гречески вовсе не понимал, оборудовал у себя в доме библиотеку, занимавшую несколько зал.

В ее великолепных хранилищах из кедрового дерева были сложены редчайшие папирусы и скрепленные кожаными ремнями рукописи. Он скупал у известнейших книгопродавцев на Форуме ценные, единственные экземпляры манускриптов. В своем дворце он выстроил собственный театр, в котором он и его жена выступали в главных ролях. Жена его обучалась также танцам у Париса и посещала школу Зодика. Сыновья Бубулька учились в литературной школе при Обществе арфистов, где преподавание велось Фаннием. Молодым ученикам читали известных писателей, а иногда и лучшие современные поэты выступали перед ними со своими стихами.

Таков был круг, который заключал в себе весь мир Бубулька и являлся ареной его тщеславия. Богач в то же время не забывал, что поэты ему много дали, и он старался быть с ними приветливым и предупредительным.

В этот вечер его сопровождали артист Галлио и прекраснодушный Латин.

Его приняли, как всегда, с большим почетом. Игроки встали, и игра на мгновение замерла; даже Ваниций поднял равнодушное лицо.

Софокл, преемник трагического поэта, питавший слабость к театральным положениям в жизни, вскочил с места, схватил руку Бубулька и торжественно подвел его к игорному столу. Транио стал превозносить моложавость важного гостя. Флорий похвалил его кольца.

Форний обычно угождал ему тем, что бросал ему в лицо грубости и глупости, которые Бубульк не без удовольствия высмеивал.

Каждый из игравших приглашал его присоединиться. Но примазавшиеся к нему «друзья» не выпускали его из своих когтей и подвели его к столу, который уже был занят для него его присяжными льстецами и прихлебателями.

Здесь к нему подошел и Фабий, отец многочисленного семейства, скромный писец, переписывавший правительственные распоряжения из ежедневной официальной газеты «Acta diurna».

Роль Фабия уже годами состояла лишь в том, что он следил за взлетавшими игорными костями Бубулька, вздыхал при проигрыше и ухмылялся при выигрыше. Он был неуклюжим льстецом. Самое удачное, что он мог сделать — это сказать что-нибудь невпопад. Тогда Бубульк, при громком поощрении других посетителей, награждал его ударом в спину. Фабий, однако, не уходил. Он терпеливо ждал «возмещения», в виде золотой монеты, позволявшей ему в этот день поужинать. Бубульк сорил деньгами, но сорил «разумно». Он знал кому дает, знал цену всякого человека и степень благоволения к нему Нерона. Его щедрость и великодушие всегда основывались на известных расчетах.

Криспий, тощий торговец маслами, был, наоборот, простодушен. Он был еще новичком в Обществе арфистов и ставил себе целью сделаться, подобно Бубульку, через посредство этого Общества придворным поставщиком. Он был застенчив, неловок и не умел разбираться в людях. Он наивно ставил на одну доску Зодика и Сенеку или Транио и Париса. Он был счастлив, когда кто-нибудь с ним заговаривал. Непристроенные люди, околачивавшиеся в Обществе, часто доставляли ему эту радость: они окружали его и шепотом просили у него взаймы денег. Криспий охотно шел им навстречу.

Бедный, добродушный торговец маслами! Здесь, среди любимцев муз, он напоминал заблудившегося ребенка. Он с благоговением взирал на артистов.

Мир изменился! Когда-то артистов равняли рабам; власть имущие изгоняли их или приказывали стегать их плетьми; ни один «приличный» человек не желал выдать дочь за актера. Теперь же почти все актеры были раскрепощены. Открывалась новая эра, государство покровительствовало художникам, и искусство развивалось.

В Общество являлись и эдилы; они ввели здесь в обиход нечто вроде ежедневных приемных часов, во время которых они беседовали с выдающимися современниками. Ни один высший государственный чиновник не упускал случая явиться туда, где сам император бывал по окончании театрального представления и участвовал в трапезе.