Д. Коштолани - Нерон

Опасность сделала людей более добрыми. Богатые купцы толкались бок-о-бок с рабами, натягивая лук за амбразурами; многие могущественные гречанки разрывали свои льняные туники, чтобы перевязать раны наемникам, а богачка Сонника говорила рабыням, чтобы они образовали отряд, подобный отряду амазонок, сопровождающих Ганнибала.

Перерыв длился всего лишь двадцать дней. Среди затишья лагеря беспрерывно стучали колотушки плотников, и осажденные видели, как мало-по-малу воздвигалась большая деревянная башня, много выше городской стены, с различными помостами.

Ганнибал чувствовал себя окрепшим и хотел возобновить осаду. Желая, чтобы враги видели его до того, он оставил свою палатку, несмотря на то, что рана еще не закрылась, и, сев на коня, выехал из лагеря в сопровождении своих полководцев, чтобы промчаться вдоль стен.

Сагунт почувствовал себя ослепленным, глядя на него. Он сверкал, точно огненный жар, с ореолом своих черных волос. Солнце заливало его сиянием, которое ослепляло, как сияние божества. Одет он был в броню и шлем, привезенные ему в подарок и сделанные из чистого золота. Вождь любил более бронзовую оковку, которая лучше выдерживала сражение, но его проезд вокруг Сагунта равнялся воскресению и он желал, чтобы осажденные видели его ослепительно блестящим и воинственным, как бог.

С выздоровлением Ганнибала снова началась осада более сильная, чем ранее. Сагунтцы с первого же момента поняли, что осаждающие воспользовались перерывом, чтобы увеличить силу своего нападения. Они приблизили с большими усилиями громадную деревянную башню, которая была вновь выстроена. На ней было сделано несколько помостов, на которых стояли стрелки, пускающие стрелы сквозь отверстия, сделанные в дереве. Самая верхняя площадка настолько возвышалась над городской стеной, что ее катапульта свободно кидала в амбразуры большие камни, сеющие смерть среди осажденных.

Было немыслимо продолжать оборону, когда стены стали открытыми. Башня была помещена возле того места, которое Ганнибал считал самым слабым. На стены беспрерывно сыпались дротики и камни, и в то время, как защитники укрывались за амбразурами, будучи не в состоянии обороняться, внизу у основания, под защитой башни, работали тараны, ударяя в стену и постепенно разрушая ее, причем африканцы, которые пережили первую неудачную попытку, теперь с большей уверенностью долбили щебень, мало-по-малу открывая брешь.

Сагунтцы, бледные от ярости и бессилья, тщетно волновались, чтобы помешать этому разрушению. Осадная башня, подталкиваемая людьми, которые скрывались за ней, передвигалась по ровному пространству с одного места на другое, сея смерть и иногда приближаясь настолько близко, что осажденные могли слышать голоса воинов, метающих стрелы. А в то же время внизу, у основания стен, продолжалась медлительная и упорная работа, грозящая им разрушением.

Тщетно воевали осажденные против башни. Камни с глухим шумом отлетали от ее бревенчатых стен, не причиняя ей вреда. Она казалась наполненной стрелами, движущейся, точно чудовищный слон, нечувствительный к ранам, и напрасно пускались в нее фаларики, рассекающие пространство своей гривой из дыма и искр: они не обжигали мокрой кожи, которой была обтянута высшая часть башни.

Стрелок Мопсо был единственным, который, умудрялся наносить ущерб карфагенянам. С натянутым луком, он на мгновение выдвигал из-за амбразуры голову и пускал свою стрелу в отверстие башни. Взяв в руки лук, он старался подражать своему отцу. Он выдвигался из-за амбразур почти всем туловищем, и, когда направленная им стрела попадала в башню, смеялся, стоя совершенно на виду, незащищенным, и оскорбляя осаждающих своим хохотом задорного удальства.

Но один камень башенной катапульты пролетел, свистя, и попал ему в голову, нанеся смертельный удар. Кровь забрызгала близстоящих, а юноша, свалившись, соскользнув между амбразур, упал со стены. Стрелы его колчана рассыпались вокруг трупа со звоном железа.

— Мопсо! Мопсо! — крикнул Актеон, желая удержать стрелка.

Но старик стал посреди стены, совершенно не защищенный, со стеклянным взглядом, дрожащей седой бородой.

Три раза пытался он натянуть свой лук, чтобы пустить стрелу в помост башни, где находилась катапульта, но, несмотря на все усилия, не мог овладеть своим оружием. Страдание, отчаяние и гнев от сознания, что он не может покончить одним ударом со всеми врагами, лишали его сил.

Вокруг его головы свистали метательные снаряды неприятеля. Почувствовав себя ослабевшим и одряхлевшим, он испустил вопль и, собрав силы, кинулся со стен, упав на останки Эросиона. Его голова, ударившись глухим стуком о камни, оставила на них кровавую полосу.

Почти весь день тянулась борьба. Сагунтцы, которые охраняли эту часть стены, слышали глухие удары кирок, стена, казалось, колебалась под их ногами и ничего не могли они поделать, чтобы помешать успехам неприятеля.

Постепенно защитники стали отступать. Актеон, опечаленный смертью своего соотечественника и убежденный в том, что бесполезно оставаться здесь, посоветовал сагунтцам отступать внутрь города. Он удалился с частью войска и, спустя несколько минут, стенная башня, подрытая в своем основании, закачалась и грохнула на землю, громко зашумев щебнем, который наполнил пылью воздух. За ней свалились еще две башенки и большая передняя часть стены, схоронив под мусором более упорных защитников, которые хотели оставаться на своем месте до последнего момента.

Грозный крик победной радости раздался среди неприятеля при падении стены. Сквозь открытую брешь с городских улиц видны были опустошенная местность и один край лагеря. Сверкало оружие в густом воздухе, покрасневшем от пыли щебня; виднелись приближающиеся темные массы и раздавался призывный рев рогов.

— Штурм!.. Карфагеняне входят!..

И со всех пунктов города сбегались вооруженные люди. Узкие улицы вблизи стен изрыгали группу за группой, которые являлись грозными, размахивающими мечами и факелами, с решительным видом людей, которые, обрекли себя на смерть. Перебравшись через груду щебня, они очутились у подножия пролома, и это открытое пространство, эта широкая рана, которая разрывала каменный пояс города, закрылась пестрой толпой, которая размахивала своим оружием, образуя плотную неразрывную массу.

Актеон находился в первом ряду. Подле него стоял Алько, который переменил свою палку на меч, и многие из тех спокойных торговцев, лукавые лица которых, казалось, облагородились героической решимостью умереть прежде, чем дать пройти врагам.

Ганнибал пеший вел войска, которые приближались с опущенными копьями или поднятым мечом. Пролом представлял собою узкое горло. Карфагенские войска, несмотря на свое численное превосходство, должны были суживать свой строй.