Валентин Пронин - Царь Саул

Через сутки после погибельной для эшраэлитов битвы, караван под предводительством Добида тайно покинул Шекелаг. Окольными путями, стараясь не привлекать внимания местных жителей, он двинулся к Хеброну через узкие ущелья в пустынных горах Юдеи.

Подойдя к Хеброну, караван остановился. В город отправились: левит Абитар, копейщик Абеша, сын известного среди юдеев человека, и седобородый пророк Гаддиэль, в дорогих одеждах выглядевший величественно, умастившийся ароматами и надевший чистый наголовник. Они пробыли в Хеброне довольно долго. Добид начал хмуриться, а жёны его — вздыхать и шептать заклинания-обереги.

Но вот ворота города распахнулись. Вместе с посланцами молодого бетлехемца появились старейшины города. За ними следовали, распевая славословия богу, юноши и девушки в разноцветных рубашках. Они играли на лютнях, флейтах и кипарисовых «дудуках», извлекая мелодичные звуки. Вышли женщины знатных семейств, накинув на голову расшитые покрывала. А мужчины выкрикивали «шалом» [77] Шалом — приветствие; дословно: «мир тебе» (древнеевр.). и взмахивали ветками финиковой пальмы.

Хебронские «адирим» выехали на высоких ослицах светлой масти, покрытых узорчатыми коврами. Они были в полосатых плащах и жёлтых кидарах, что подразумевало необычайную торжественность происходящего. Каждую ослицу с почтенным седоком вёл за узду мальчик в малиновой рубашке до пят и белой шапочке на макушке.

Сойдя с ослиц, старейшины приблизились к Добиду. Радушно распростёртыми руками, улыбками и поклонами могущественные бородачи подтверждали, что считают бетлехемца знатной особой и дорогим гостем. Они приблизились к Добиду, который стоял между двумя своими жёнами (причём Ахиноам и Абиге сияли красотой и золотыми украшениями).

«Адирим» почтительно взяли Добида и его жён за руки с двух сторон. Гостей повели в город, прямо к широкому, застланному коврами двору перед двухэтажным, заново побелённым домом. В нём и предстояло жить молодому гостю с семейством и слугами.

А ещё через день, когда съехались посланцы из всех городов Юдеи, на широком дворе состоялось второе (после Шомуэла) помазание на царство Добида-бетлехемца. Старый левит, прибывший из Галгала, и близкий Добиду Абитар возложили на белокурую голову вождя бедных скитальцев золотой обруч с трилистником над лбом и большим сердоликом в середине — венец Саула, первого царя Эшраэля.

На ближней горе совершили всесожжение и мирные жертвы Ягбе. Состоялся пир и принесение даров новому царю. Однако в речи, произнесённой после венчания на царство, Добид особенно убедительно сказал, что хотя он и принял из рук мудрых старейшин царство, но пока ещё он только смиренный правитель родной ему Юдеи. А стать ли ему когда-нибудь царём всего Эшраэля, знает лишь всемогущий и всеведущий бог, ибо есть ещё сыновья Саула Ешабаал и Эбоша, и сын Янахана Мемтибохош [78] Сыновья Саула и Янахана спустя несколько лет были убиты некими военачальниками, по имени Рихаб и Батана. Добида помазали на царство Эшраэля в тридцатилетием возрасте в Хеброне; затем, взяв с боем Ершалайм (Иерусалим), он сделал этот город своей столицей и царствовал ещё тридцать три года. .

Победив войско Саула при Гелбуе пеласги двинулись дальше по полям Ханаана.

Головы Саула и Янахана выставлены были в Аскалоне в храме Дагона. Оружие их отнесли, по свидетельству знающих людей, к алтарю богини Астарты, которой поклонялись по всему пространству от берега Великой Зелени до межречья Эпро и Хидеккеля. Только называли богиню любви по-разному: сыны Анака в своих портах Сидоне, Гебале и Цуре произносили её имя: Ашторет, в богатейшем городе вселенной Баб-Иллу она значилась как Иштар, народы Ханаана говорили Аштар, или Эстер; а митаннийцы и пеласги почитали её как всемогущую Астарту.

Обезглавленные тела Саула и Янахана повесили на стене города Бет-Шана в честь победы над Эшраэлем.

Днём проходившие мимо пелиштимские отряды веселились, глядя на почерневшие, тронутые тлением трупы. Случайно оставшиеся в горных селениях люди ибрим приближались, прячась среди кустов, чтобы молиться о погибших героях. Ночью на стене пеласги ставили воина с копьём и смоляным факелом.

Но на третью ночь, когда факел догорел, а часовой, со свойственной пеласгам беспечностью, отправился спать, в зарослях тамариска кто-то зашевелился. Рослые мужчины осторожно выбрались из них и приблизились к городу. Они облокотили на стену длинные жерди с выступами для опоры ног, взобрались на стену и перерезали верёвки, державшие мёртвые тела. Не обращая внимания на тяжёлый запах и гнилостную слизь трупов, их бесшумно спустили вниз. Оказавшись на земле, неизвестные убрали жерди и верёвки в кусты. Затем они взяли погибших и исчезли в ночном мраке.

К концу следующего дня в Заиорданье, у ворот города Явиша Галаадского на пыльной дороге показались повозки, запряжённые ослами. В повозках сидели угрюмые мужчины. Они придерживали большие свёртки из плетёных циновок.

На верхушке сторожевой башни Явиша, красной от лучей заходящего солнца, взмахнул белым платком дозорный.

Тотчас из города вышла молчаливая толпа горожан и старцев городского совета. И мужчины, и женщины были в тёмных накидках, с дымящимися ветками кипариса в руках. Они приблизились к повозкам. Возглавлял шествие левит, седобородый, почтенный, в полосатом наголовнике с маленькой медной брошью: изображением змея. Несколько музыкантов с тростниковыми свирелями издавали тихие скорбные звуки.

Вытащив из повозок большие свёртки, жители Явиша вместе с приехавшими мужчинами понесли их на выложенную плоскими камнями площадку напротив города. Там лежали подготовленные дрова, присыпанные кусочками благовонных смол.

Под тихую мелодию музыкантов левит запел погребальную молитву. Горожане подхватили заунывное пение. Женщины заплакали и с видом нестерпимого отчаянья ударили себя в грудь. «И-хха! Иа-хха! — вопили они в соответствии с обрядом и рвали у себя длинные пряди, отпущенные на висках.

Закончив пение погребальных молитв, свёртки положили поверх дров. Главный из старейшин вышел вперёд и произнёс:

— О великий Ягбе! Простри милость над сынами твоими, погибшими от рук нечестивых, защищая алтари твои на высотах Эшраэля. Ведь поколения людей сходны с судьбой древесных листьев: одни рассеиваются по земле, мёртвые и увядшие, другие с весною вновь яркой зеленью одевают ветви. Вот здесь лежа! перед нами тела царя Саула и сына его Янахана. Злодеи из земли Пелиштимской отделили им головы от плеч и выставили без одежды на глумление и поношение. Но мы помним, как много лет тому назад Саул собрал ополчение и освободил наш город от пленения Нахашем, царём аммонитским. Мышцею своею погубил Саул врагов, и с ним были бойцы от всех колен эшраэлевых. Тогда захватил царь Саул лютого зверя Нахаша, собравшегося выколоть глаза всем мужчинам Явиша и обесчестить всех женщин и девушек. Казнил Саул дерзкого Нахаша, будто презренное чудовище, будто когтистого льва и скимена, пожирающих внутренности человеческой плоти и пьющих кровь младенцев. Но пришло время, и в наказание наше от господа погибли славные. А нечестивые повесили на крепостной стене их нагие тела. И пошли наши сильные мужи, и сняли их со стены, и доставили сюда для достойного погребения. Плачьте же, дочери Явиша, и стенайте по душам Саула и Янахана, ибо их уже не вернёшь. Ничто не сравнить с жизнью. Можно добыть богатство в походах: и белых телиц, и густорунных овец. Можно купить коней рыжей и чёрной масти, золотые треножники и обитые медью звонкие колесницы, и украшения с самоцветами, и одежды из виссона и багряницы. Но невозможно получить назад жизнь. Её не поймаешь — вылетевшую из тела через ограду зубов, ибо воля бога — тетива для стрелы. Стрела улетает, но не возвращается.