Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

«Ох, Картер, допьешься и ты до беды, — пригрозил себе подполковник. — Впрочем, я так себя чувствую потому, что вчера протрезвел раньше времени. Чрезмерная встряска для организма, перенапряжение воли. Но ведь надо позавтракать, и еще проклятый пикник, — подумал он дальше. Я знаю, Картер, ты трезвенник, но если сию же минуту ты не выпьешь коктейля, тебе и кусок не полезет в горло».

Он позвонил, велел принести спиртного, выпил и поглядел на часы. Восемь часов; он успеет помыться, побриться и еще раз подумать насчет пикника. Туалет офицера стремителен: без четверти девять Картер сидел в ресторане. У него было время позавтракать, но, с отвращением взглянув на котлетку, он ограничился чашкой кофе и булочкой. Потом направился в холл покурить; сигара горчила; он кинул ее в пепельницу. Экое мерзкое утро, решил он и вышел в холл.

— Где провизия? — спросил он посыльного.

— Что прикажете, сэр?

— Провизия, черт подери! — вспылил подполковник, который сегодня был раздражительным. — Корзинка, заказанная вчера вечером. Спроси у портье.

— Все в порядке, сэр, — доложил, вернувшись, посыльный. — Как было приказано. Корзинка за дверью.

Омнибус, чуть запоздав, как обычно бывает, подкатил в четверть десятого. Там сидели Колберн, три дамы (двум из них было по двадцать пять лет, а третьей тридцать пять, и никак не менее) и трое юнцов, худых, безбородых, нарядно одетых (младшие братья трех дам — решил подполковник, полагая, что на пикники в Новом Бостоне ездят целым семейством). Презрительно оглядев молодых джентльменов, он уже вознамерился было сказать Колберну: «Сожалею, дружище, нездоров, не поеду», — когда взгляд его вдруг упал на мисс Равенел.

— Вы с нами? — спросила она и зарделась с таким лестным смущением во взоре, что он ответил: «Конечно!» Рядом с мисс Равенел стоял доктор; он спросил участливо Картера, как тот с утра себя чувствует, но едва подполковник успел отвернуться, взгляд доктора выразил неодобрение. Боясь, что отец велит ей остаться, Лили поспешно забралась в экипаж. Ей вчера стоило очень больших трудов добыть у отца разрешение на эту поездку; откуда же было доктору знать, что вчерашний поклонник хереса тоже поедет с ними?

— А где ваши почтенные дамы? — спросил доктор у Колберна. — За этими юными девушками нужен присмотр.

Тридцатипятилетняя дева, плененная такой лестью, благосклонно взглянула на доктора.

— Миссис Уайтвуд прибудет в своей коляске, — ответил Колберн.

Доктор простился, сделав вид, что очень доволен, пожелал всем приятной поездки и ушел, весь сияя, но, поднявшись к себе наверх, перестал улыбаться. В Новом Орлеане никто не пустил бы дочь на такую прогулку. Девушек воспитывали там на строгий французский манер. Матушка Лили никогда бы так не попалась, раздумывал доктор, и беспокойство, досада терзали его до самого вечера.

В омнибусе Колберн всех быстро перезнакомил. Картер, узнав, что трое юнцов не братья едущих дам, но, скорее всего, сопровождающие их кавалеры, вынужден был заключить, что природа одарила мужчин в Новом Бостоне невянущей юностью, чтобы не сказать вечным детством. Поняв, что попался и едет на детский пикник, он едва теперь сдерживал смех. Он оглядывал этих цыплят холодным насмешливым взором, внятным лишь мисс Равенел, тоже совсем непривычной к кавалерам столь юного возраста. Прикусив губу, чтобы не рассмеяться, она приступила к беседе.

— Я так мечтаю увидеть Орлиный Залет, — обратилась она к одному из студентов.

— Как, вы его не видели?!

Ответ вдвойне поразил мисс Равенел. Во-первых, студент покраснел от смущения, когда она обратилась к нему. Во-вторых, он дал сильнейшего петуха: голосок у него еще только ломался. Не чувствуя себя в силах продолжить беседу, он бросился за спасением к тридцатипятилетней деве, с которой, как выяснилось позднее, у него был нежнейший флирт, и та вернула ему присутствие духа, переведя разговор на Деревянные Ложки.

— А что это за Деревянные Ложки? — спросила Лили.

— Университетский приз, придуманный на смех, — ответил юнец. — Раньше его давали самому глупому выпускнику, а теперь душе общества, самому бойкому, но не блещущему при этом ученостью.

— А вы, позвольте узнать, имеете виды на приз? — спросил у юнца подполковник.

Мисс Равенел поежилась от этой не делавшей Картеру чести нежданной жестокости. Ответив, что не имеет видов на приз, студент покраснел до ушей. Подполковник глядел непроницаемым взором, и тот не понял сперва злой издевки. Но, продумав об этом до вечера, он уже не сомкнул всю ночь глаз от мучительных переживаний. Стыдиться следовало не только Картеру, но и тридцатипятилетней деве; оба они сыграли в тот день на простоте беззащитного мальчика; извинением ей было то, что она вдохновлялась любовью, в то время как Картер лишь злобствовал и насмехался. Увидев, что ее кавалера обидели, она увлекла его в глубь экипажа для любовной беседы. Разговор двух влюбленных бывает неинтересен и часто смешон для посторонних ушей. Подчас он настолько бессодержателен, что диву даешься, как может рождать его сильное чувство. Вот вам образчик, типичный, во всяком случае, для Нового Бостона:

Дама( с улыбкой ). Значит, ходили вчера?

Он( с улыбкой ). Ходил.

Дама.И далеко вы ходили?

Он.До самой почты.

Дама.И было людно?

Он.Не очень.

Суть заключается в том, что собеседникам в данном случае нет ни малейшего дела ни до почты, ни до прогулки, ни до того, было ли людно на улице. Думают они друг о друге, говорят что попало и так полны своих мыслей, что не могут толково их выразить; но их лепет при этом полон глубокого тайного смысла, которого не понять непосвященному.

Омнибус еще покружил по городу, набирая новых участников этой поездки; потом показался второй омнибус и две-три семейные коляски. Флотилия выплыла за городскую черту и по прошествии часа стала на якорь в тихой гавани у поросшего лесом утеса, называемого Орлиным Залетом. Вверх по пологому склону юные кавалеры повлекли бутыли и свертки со снедью, причем с радостью и веселием, вовсе не свойственными кавалерам более почтенного возраста. А два молодых джентльмена, схвативших корзинку Картера, были вне себя от восторга, узнав, что она принадлежит офицеру действительной службы. Они не дали ему даже пальцем коснуться их ноши, хоть он и не раз предлагал свою помощь. В этой косвенной форме они проявляли свой патриотический пыл, а вместе с тем и восторг юнцов перед старшим, бывалым товарищем. И добродетель их была вознаграждена, — еще как! — когда корзинку Картера распаковали. Там не было, правда, цыплят (юнцы не тужили об этом; жареной и пареной снеди хватало в других корзинках), зато их восхищенным взорам предстала полдюжина бутылок шампанского. Священный ужас изобразился на лицах почтенных дам и, пожалуй что, половины более юных участников. Никому, кроме Картера, и в голову не пришло везти на пикник спиртное. А когда подполковник достал из карманов две пачки сигар и стал угощать всех желающих, моральный протест достиг своего апогея. Образовались две фракции: одни хвалились, что выкурят по сигаре и выпьют бокал хотя бы затем, чтобы нарушить строгие правила; другие же отвергали алкоголь и табак и грозились в ответ навязать остальным свою волю. Как поступить в этом случае, было не очень ясно; сбившись в кучки, моралисты обсуждали трудное положение. Такого афронта еще никогда не случалось. Ни одна из дам не могла даже припомнить, чтобы аристократический пикник в Новом Бостоне был осквернен столь кощунственно. Я говорю «ни одна из дам» совершенно сознательно, ибо возраст участниц этого пикника в среднем на пять лет превосходил возраст участников.