Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского

Тухачевского особенно порадовало, что среди множества поздравлений была телеграмма и от Вячеслава Вересова, и конечно же от Зинаиды Тугариновой…

По случаю присвоения маршальского звания Тухачевский закатил банкет в «Метрополе». На торжество был приглашен Сталин, но он не снизошел, прислав, однако, поздравительную телеграмму. Зато дружно приехали все, кого считали ближайшим окружением новоявленного маршала: Якир, Корк, Гамарник, Эйдеман… Почтили своим присутствием как явные, так и скрытые недруги: Ворошилов, Буденный, Егоров… Круглое, порой плутоватое лицо Ворошилова было воплощением неподдельной радости, в искренности которой никто не посмел бы усомниться.

Нарком обороны торжественно зачитал поздравительный приказ и вручил Тухачевскому именные золотые часы.

Тухачевский и здесь, на банкете, сиял от счастья: наконец зажглась в его жизни заветная путеводная звезда! Маршал лихо пил, хохотал, рассказывал анекдоты — словом, был душой компании. Не давая собравшимся как следует закусить изысканнейшими деликатесами, спешил произносить тосты:

— За первого гражданина Страны Советов и любимого вождя всех народов товарища Сталина!

— За красного командарма ленинско-сталинской гвардии Клима Ворошилова!

— За непобедимую красную кавалерию, замечательного полководца Семена Буденного!

Хрустально звенели сдвинутые разом бокалы. Ворошилов загадочно улыбался, Буденный то и дело с видимым удовольствием и врожденной хитринкой крутил свои лихие усы.

— Каков наш бывший дворянчик? — Вопрос Ворошилова был обращен к Буденному, когда в гулком шуме подвыпившей компании их не могли услышать другие.

— Слишком легко он променял кивер гвардейского офицера на мою буденовку, — буркнул Буденный.

— Занимаешься плагиатом, повторяешь слова Хозяина, — усмехнулся Ворошилов. — У свежеиспеченного маршала дворянская ветвь аж с пятнадцатого века, — продолжал он многозначительно. — Не то что мы с тобой — из грязи в князи. Впрочем, если бы не мое согласие — хрен в зубы он бы получил, а не маршала.

— Теперь с ним надо держать ухо востро: ему переметнуться либо заговор сочинить — раз плюнуть. Вишь ты, любимец армии объявился! Если вовремя не остановить, он нас с тобой затмит. А ты, Клим, чем думал, когда включал его в список маршалов? Убежден, что не тем местом, которым думать положено, а совсем другим.

На такие шуточки своего друга Ворошилов никогда не обижался: Семен еще и не такое может сморозить, у него не заржавеет.

— Воля Хозяина. — Ворошилов ткнул указательным пальцем в потолок. — А поперек его воли разве попрешь?

— Гляди, как сияет. — Буденный кивнул на веселящегося Тухачевского. — Герой Симбирска! Да он этот городишко аж с третьего захода взял. А Кронштадт? Людей положил — тьму, а взял только со второго захода. Да и от Колчака не раз затрещины получал.

— Да Колчак его чуть в Тоболе не утопил, — подхватил Ворошилов. — Ты самое главное подзабыл. Про Варшаву.

— Чистой воды авантюрист! А такую же звезду, как и мы с тобой, нацепил, разве это по справедливости? Придет время, я этому деятелю еще припомню Бабеля, якшался он с этой вражиной.

— Небось с его подачи этот писака Конную армию в анекдот превратил?

— Ага, а то с чьей же? Как он там, собака, настрочил: «Буденновцы несут коммунизм, бабка плачет». А здорово я тогда Максимыча лягнул? — Буденный уже основательно принял и потому сейчас с явной непоследовательностью перескакивал с одной темы на другую.

— Помню, Сеня, помню, — оживился Ворошилов. — «Бабизм Бабеля из «Красной нови»? А старик-то аки тигр вцепился в тебя!

— Так ему этот вшивый еврей был дороже легендарного командарма! — взвился Буденный, запамятовав, что жена Ворошилова Екатерина Давидовна — из еврейской семьи. — Бабель, видите ли, украсил своих героев лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев! Это ж надо! Совсем свихнулся основоположник!

— А «Конармию» свою этот пройдоха вручил своему дружку. — Ворошилов вновь кивнул в сторону Тухачевского. — Да еще с автографом.

— И что он там нарисовал? — оживился Буденный.

— Назвал другом и товарищем, понял? — со значением ответил Ворошилов.

Разговор этот мог затянуться надолго, благо что Буденный не переставая подливал коньяку в рюмку Ворошилова, не забывая при этом и себя, но беседу пришлось прервать: к ним подошел Тухачевский.

— Хочу, Климент Ефремович, персонально за тебя, за маршала, на брудершафт. — Пьяная, неискренняя улыбка светилась на его лице.

Ворошилов отшатнулся от Тухачевского, будто тот предлагал ему выпить яд, говоря при этом в высшей степени неприятные слова.

— Маршал! — едва ли не с презрением воскликнул Ворошилов. — Какой я, к чертовой бабушке, маршал? Какой ты, Мишка, маршал? Никакие мы с тобой не маршалы. — Он говорил громко, рассчитывая, что его если и не услышат все, то наверняка многие. — Настоящий маршал у нас один — товарищ Сталин. Первый маршал, понятно? Да что там маршал — генералиссимус! Великий маршал побед на фронтах гражданской войны! Думаешь, ты Колчака победил? Черта лысого! Товарищ Сталин победил! Если бы не товарищ Сталин — ты бы сейчас не в маршалах ходил, а как был — в поручиках! Несмотря на всю твою невозможную мужскую красоту. — Он ядовито ухмыльнулся. — Завидую, бабы к тебе липнут. Думают небось, стервы, что ты и в постели великий полководец. Нет, Мишука, маршал у нас один — Сталин! — Он повторял и повторял навязчивую мысль. — Истинный маршал коммунизма! — Он наконец остановился и пьяными глазами уставился на Тухачевского в упор: — А брудершафтами я не увлекаюсь, извини. Все эти брудершафты и прочая фигня — по дворянской части. А я — пролетарий, извини.

Улыбка слетела с румяного лица Тухачевского, ее сменило сумрачное выражение дотоле горевших синим пламенем глаз.

— Эх, Клим, Клим, — с укоризной и нескрываемой обидой произнес Тухачевский. — Видно, ты совсем позабыл мудрые слова: надо быть человеком, а не флюгером.

— Как?! Как ты сказал, повтори! — по-петушиному вскинулся Ворошилов. Рука его задрожала, коньяк из рюмки выплеснулся на скатерть.

— Это не я сказал, — уже почти безразлично ответил Тухачевский. — Это сказал Чернышевский. Впрочем, это несущественно. Забудем. А насчет товарища Сталина ты, Клим, как всегда, прав. Прошу прощения, товарищ нарком, не Клим, а Климент Ефремович. Честь имею.

И вернулся на свое место.

— Видал, какой гонористый? — тут же ввернул Буденный. — А до чего грамотный — не приведи Господь!

— А ты, Сеня, не больно ликуй. Тоже мне, советский Мюрат! Носа-то не задирай! Хозяин как пришпилил тебе большую звезду, так и сорвет, если посчитает нужным. А то и к стенке поставит.

— Типун тебе на язык! — едва не перекрестился Буденный. — Это меня — героя гражданской войны, красного маршала?!