Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского

— Это ты для народа герой да маршал, а для Хозяина — есаул, понял? Ты думаешь, Мишка для него маршал?

— А к стенке-то за что? — Буденного заклинило на этой угрозе.

— Будь спокоен, найдет за что, — заверил его развеселившийся Ворошилов. — Да хотя бы за то, что ты — ни дать ни взять американский шпион!

— Американский? — вытаращил глаза Семен Михайлович, вмиг сбрасывая с себя хмель.

— Ага, американский. — Ворошилов смачно хрустнул соленым огурчиком. — Ты же в Америку ездил?

— Да ты что, спятил? — возмутился Буденный. — В гробу я видал твою Америку!

— И во сне не видал?

— Во сне? — Буденный начал мучительно припоминать свои недавние сны. — Ну, во сне куда ни шло…

— Ну вот! — радостно воскликнул Ворошилов. — Вот тебя там и вербанули!

— Во сне?! — еще более изумился Буденный. — Ты что — того?

— Ага, во сне! — хохоча, подтвердил Ворошилов. — Хозяину без разницы. Будешь знать, лихой конник, какие сны можно глядеть, а какие лучше пропустить. — У Ворошилова начал заплетаться язык.

— Ты это, Клим, брось, — насупился Буденный. — Начал за здравие, а кончил за упокой. Чего это ты на своего лучшего друга вскинулся? О чем мы с тобой гутарили? О Мишке Тухачевском. Вот о нем и сочиняй.

Но Ворошилов уже отключился, и адъютанты, неусыпно издалека следившие за своим патроном, вскоре услужливо подхватили его под руки, увели от пиршественного стола.

На следующий день, едва Ворошилов появился в кабинете, раздался звонок Сталина.

— Ну как там наш новый маршал? — По хмурому голосу Сталина Ворошилов сразу же понял, что Хозяин не в духе. — Небось согрел твою рабоче-крестьянскую душу скрипкой? Пиликал на банкете?

— Куда там! — весело, несмотря на то что бешено гудела голова, откликнулся Ворошилов. — Так набрался, что и на балалайке бы не сыграл!

— Пьяный скрипач — это трезвый балалаечник. — Сталину, видимо, и самому понравилась эта шутка, в которой таился парадокс. — Ну что ж, товарищ нарком обороны, жди теперь от своего зама новых прожектов: маршальская звезда сделает его еще более мудрым и находчивым.

— На всякого мудреца довольно простоты! — принудил себя хохотнуть Ворошилов: перспектива, обозначенная Сталиным, не предвещала ему, наркому, спокойной жизни.

Николай Иванович Ежов, сменивший на посту наркома внутренних дел Генриха Ягоду, был безмерно счастлив, когда к нему в кабинет приносили папки, в которых были сокрыты многочисленные доносы на маршала Советского Союза Михаила Николаевича Тухачевского. Число этих папок непрерывно росло, и Ежов поздними ночами, в глухую совиную пору, склонившись над ними, испытывал, видимо, те же чувства, которые испытывал бальзаковский Гобсек, перебиравший дрожащими пальцами свои бесценные сокровища.

Тот неоспоримый факт, что большая часть досье начала «укомплектовываться» еще при Менжинском, а затем усиленно пополнялась Ягодой, вовсе не смутил нового наркома, он сразу же списал Ягоду из реальной жизни и все заслуги по усиленной разработке Тухачевского и его сподвижников приписал исключительно себе, втайне надеясь, что и сам Сталин, объявив Ягоду врагом народа, не станет возводить его в разряд героев.

После того как Тухачевскому было присвоено маршальское звание, Ежов еще более остервенело принялся пополнять заведенное на него досье, ориентируя нацеленную на маршала агентуру копать сноровистее, а главное, глубже. Изучая поступавшие доносы, он время от времени возвращался к самым первым, изъятым из папки с делом «Генштабисты», в котором были сосредоточены материалы о военачальниках, начиная еще с 1924 года. По этом делу проходило более трехсот пятидесяти человек. На оперативном «крючке» оказались тогда Тухачевский, Каменев, Вацетис и многие другие.

Сейчас Ежов открыл первую папку и не без удовольствия прочитал, а вернее, перечитал донесение агента Овсянникова, помеченное декабрем 1925 года:

«В настоящее время среди кадрового офицерства и генералитета наиболее выявились два течения: монархическое и бонапартистское, концентрация которого происходит вокруг М. Н. Тухачевского».

«Концентрация!» — фыркнул Ежов. «Концентрацию» к делу не подошьешь. Хорошо еще, что назвал фамилии. Негусто, однако!

Каменев Сергей Сергеевич, например, — ну и фрукт! Мужику за пятьдесят, а туда же! И что общего он нашел с этим Тухачевским, они же на Восточном, а потом и на Западном фронте нередко были на ножах. И какие посты мужик занимал! Главнокомандующий вооруженных сил республики, начальник штаба РККА, заместитель наркома по военным и морским делам! А Вацетис! Командарм второго ранга, в царской армии — полковник, вместе с полком перешел к большевикам, по заданию Ленина руководил подавлением мятежа левых эсеров в Москве, по существу, самолично из разрозненных отрядов сколотил Восточный фронт, дослужился до главкома вооруженных сил республики, да, да, первый советский главком. Эх, Иоаким Иоакимович, а точнее, Юкумс по-латышски, куда тебя черт понес!

Теперь вот еще и Бонч-Бруевич Михаил Дмитриевич, забубенная голова, генерал-лейтенант при царе, пропахал Первую мировую, доктор военных и технических наук. Протирал бы штаны в своем кресле да чирикал бы байки по военной истории. Так он со своими усами в новейшую историю лезет! А в новейшей истории все решает «товарищ маузер».

Кто там еще? Снесарев Андрей Евгеньевич. Этот — великий интеллектуал, не чета тебе, Николай Иванович. Этот четырнадцатью языками владеет, и как это только возможно? Язык же свой основной к чертовой бабушке сломаешь! А сколько поездил по белу свету! И в Индию его занесло, и в Афганистане потопал, и по Тибету полазил. Надо же, какой непоседа! Фронтовик, проявил себя и в Первой мировой, и в гражданской. Академию Генштаба возглавлял. Восходил бы на свою кафедру и читал бы свои проповеди. Так нет, на эшафот норовит взойти.

Теперь еще Свечин Александр Андреевич, историк. Аж с восемнадцатого года профессор Академии Генштаба, сколько научных трактатов успел накатать! Вот совсем недавно книженцию о Клаузевице издал. Тебе-то, Николай Иванович, хоть что-то известно об этом прусском генералишке? Ни черта не известно. А надо бы ознакомиться, не зря же сам Хозяин как-то довольно лестно отзывался об этом треклятом Клаузевице, ну и фамилия, без хорошей рюмахи и не выговоришь.

Ежов нажал кнопку звонка. В дверях тотчас же возник помощник — едва ли не двойник самого Николая Ивановича: нарком, как и Сталин, не терпел высоких людей, тайно и зло завидовал им.

— Справку о Клаузевице! — распорядился Ежов. — Срок — пятнадцать минут!

— Слушаюсь, Николай Иванович! — бабьим голосом отозвался помощник. — Позвольте напомнить вам, у вас в книжном шкафу имеются его основные сочинения: «О войне», два тома, «Итальянский поход Наполеона Бонапарта»…