Владислав Бахревский - Столп. Артамон Матвеев

Вышел из покоев, когда все изнемогли ждавши. Зазвонили колокола, облака в небе вскинулись не хуже птичьих стай, лётом полетели.

Никон был в чёрной рясе. Ряса на груди, на спине выпирала — на власеницу натянута.

Старец Кузьма, увидя Никона, поднял крест, другой старец, Игнатий, — икону Спаса. Пошли.

Впереди двое стрельцов. За стрельцами старцы, священник, диакон, нищий и сам. За Никоном двое келейных служек — Ивашка Кривозуб да Никитка Исаев, два повара и работники — двадцать два человека. Замкнул шествие сотник Андрей Есипов с шестью стрельцами.

— Пристава-то нет, что ли? — спросил Никон Мардария.

— Да он ведь и раньше не ходил с нами.

— Гнушается?

— Извета, святейший, боится.

— А почему сотник позади? Его место впереди. Когда впереди — нам от государя почёт, когда позади — позор. Выходит, нас принуждением гонят.

Никон остановился. Шедшие впереди оплошно уходили дальше и дальше. Мардарий побежал к сотнику.

— Отчего ты не впереди идёшь?

— Мне стольник сказал: знай своё место.

Мардарий вернулся к Никону, передал ответ.

— Его место впереди! — топнул ногою святейший. — И скажи сотнику: патриарх знать не знает стольников!

Андрей Есипов встревожился: коли Никон заупрямится — беда. Говорил Мардарию вежливо:

— Я человек подневольный. Как святейший не знает стольника? Стольник — Самойло Никитич Шайсупов, государев пристав, мне он прямой начальник.

— Ах так! — Лицо у Никона пыхнуло жаром. — Ах так! Все по келиям!

Повернули. Идти-то двадцать шагов.

Никон сидел сначала в передней, ждал Шайсупова. Не шёл.

— На порог его не пущу впредь! — вконец рассердился Никон.

Смиряя гнев, кинулся на задний двор рубить новый крест.

Напротив келии своей решил поставить, под окном.

Намахавшись топориком, убежал на свои пруды. Кормил хлебом рыб. Вода радостно кипела, иные обжоры лезли мордами на берег.

«Глупцы! — кричало обиженное сердце. — Никона наладились унижать? Христа забыли? Чем ниже, тем к Престолуближе... Я вам, дуракам, новую Византию воздвигал. Я Палестину вам устроил: икону, жизнью одухотворённую. А сколько святынь мною собрано — для спасения сего царства? А сколько древних книг мноюпривезено с Востока?! Никон им нехорош! Никон хотел, сверя святые тексты, создать книги такой непорочной правды, каких греки, хвалящиеся древностью, не знали. Вы меня в дебрю, а я и дебрю обращу в город».

Пал на колени перед крестом, который сам же и водрузил в своём вишнёвом саду. На кресте надпись, каждым крестом своим клеймил гонителей: «Никон Божией милостью патриарх поставил сей Крест Господень, будучи в заточении за Слово Божие и за Святую Церковь, на Белоозере в Ферапонтовой монастыре, в тюрьме».

Молился у того креста до вечерни. На вечерню в Соборный храм не пошёл, у себя в надвратной церкви службу стоял.

Невозможно держать в сердце гнев, когда в мир пришло Святое воскресенье. Благодушен был Никон и величав. Устроил в Крестовой палате приём для монастырской братии. Сидел на кресле с крестом над высокой спинкой — кресло сам сделал, — давал целовать руку, дарил алым яичком и приглашал к столу. Пир устроили там же, в Крестовой палате.

На столе огромная пасха, множество куличей, подносы с крашеными яйцами. Три осётра, сёмга, пироги с вязигой, икра, молоки. Сладкие пироги, со смоквами, с сушёной черникой, с медовыми яблоками, с изюмом, с черносливом. Питье — обарный мёд [31] Обарный мёд — один из видов хмельного питья. , вишнёвое вино. Для прохлаждения — пиво.

В своей келии у Никона был другой пир, для мирян и всех пришлых, приезжих, кто желал поздравить святейшего со светлым днём.

Из приезжих была пышная красавица Настасья, жена майора Валутина. Десятка три телег прикатило из Кириллова: купцы с семействами, целовальник, дворяне, мещане. Каждого Никон благословил, угостил куличом, одарил яичком и крестиком. В ответ — гора снеди, иконы, дешёвые и дорогие ткани. Поднесли даже курицу, нёсшую по два яйца в день.

Одни гости за порог, а на смену им нарядною толпой молодые бабы из Ферапонтова. Пирогов принесли, с калиной, с черёмухой, с рыбкой, яиц лукошко, куличи, пасху.

Никон опять всех благословил, усадил в своей трапезной и принялся поить вином и потчевать. Многие уже были навеселе, а у здешнего хозяина вино донышка не знает, на цвет — пламя, на вкус — Боже ты мой, слаще за всю жизнь не пробовали. Одна беда — быстрое то винцо, хоть и запивали его мёдом, пивом, квасом малиновым, вишнёвым, черёмуховым.

Как запели бабоньки, как кинулись в пляс друг перед дружкою. Ручки у Никона целуют, а кто и в уста норовит. Похвалы святейшему — до небес! Иные-то бабы сметливые, не пустословят:

— При твоей власти, владыка святый, мы уж вздохнули было. С погорельцев, пока ты ходил в патриархах, недоимок не брали.

— У кого детей больше дюжины, а работники-то ещё не выросли, не вошли в силу, — с тех тоже недоимки не вымучивали.

— Тебя боялись, святейший. Наш ты батюшка! Истинно наш!

— Что прошлое поминать! — весело отвечал Никон. — Помолитесь да выпейте за моё здравие — вот мне и утеха.

Сам кубок поднял, осушил до дна. Бабы обрадовались, пили вино не жалеючи. И опять песни петь, а плясать — шалишь: ноги тяжелы.

— Пей — не жалей! — смеялся Никон. — Христос воскресе! Веселись, Русь православная. Срами врага!

И бабоньки срамили. Ни одна из-за стола сама не поднялась.

Пригнали монастырские подводы, всех уложили на солому, устланную холстами, развезли по деревням, по домам. Каждой бабе даден был узелок: кулич, яички, пирожки и по запечатанной кринке мёду — для мужиков.

Светлая неделя — праздник праздников, но Никон праздновал Воскресение Господне не предаваясь праздности.

Получив от государя, от государыни, от царевича и царевен немалую милостыню, святейший думал над новыми стройками. Всю жизнь строил. В попах — дом для семьи, в иноках — келию, печь. В игуменах — храмы, монастырские службы, в митрополитах — монастыри, в патриархах — размахнулся на всю матушку-Россию. Строил от Белого моря до моря Байкал. Низвергли — строил-таки: Воскресенский монастырь. Спешил возвести на Русской земле Образ Святой Палестины. В Ферапонтовой неволе кресты резал. Прибавлялось воли — острова насыпал, пруды копал, сады сажал.

Теперь Никон принялся устраивать келии.

Великим постом, в неделю преподобной Марии Египетской ударил по рукам со строителем монастырской братии. Иноки подрядились за 672 рубля 26 алтын 4 деньги построить двадцать пять келий деревянных, прорубить в каменных стенах окна. «Большие окна», — оговорил Никон, проделать ходы на стену.

Скотный двор, четыре амбара, избу для рыбной снасти, два огромных погреба ферапонтовскому сидельцу строили мужики из окрестных деревень.