Владислав Бахревский - Столп. Артамон Матвеев

Пошёл поглядеть на первое удилище, а оно к воде уползло. Подхватил, потянул, подсек — щука! Аршинная.

Вернулся домой, неся удочки на плече.

— Клёва не было? — Кривозуб состроил морду страдательную.

— Ну отчего же? — повёл Никон бровью. — Сбегай на Подкову, в трёх садках рыба. Да скажи Нефеду, повару, чтоб карасей покрепче поджарил — плавничками похрустеть, а щуку — в уху.

После обеда святейший отдыхал. Пробудился, а к нему очередь. И первым — сияющий Игнат.

— Жёнка моя, святейший, здрава! Соскочила хворь с неё как с гуся вода! Пришёл на обед, а она песни поёт. — Кинулся поклоны бить. — Излечил, единым помазаньем излечил! Воистину ты у нас святой врачеватель.

— Не я, Бог! — строго сказал Никон, но Игнат не унимался, бил поклон за поклоном.

— Смилуйся, однако!

— Да что такое?

— Блудлива на язык моя глупая Киликейка, хуже козы, хуже драной кошки! Разлалакала на всю слободу. Вон, лечиться к тебе пришли.

Никон постоял, подумал:

— Много ли?

— Мужик, баба с младенцем, баба без младенца да парень — щека во какая! Разнесло.

— Ладно. Скажи им, в Крестовой келье буду принимать. По одному.

Игнат вышел, а Никон пал на колени пред образами:

— Господи! Пошли мне дар исцеления.

В Крестовой келейники Иван да Никита поставили кресло, стол, лавку.

Первым вошёл мужик. Рубаха чистая, голова да борода гребнем чесаны.

— Что у тебя? — спросил Никон.

— Руку маленько распорол. Нынче ночью глаз не сомкнул... Нарыв с кулак.

— Подвигай лавку к столу, садись.

— Не смею, святейший!

— Садись. Заголяй руку. Левая, слава Богу.

— Левая.

Багровую красноту венчал пузырь со зловещей зелёной головкой.

— Иван! Поди набери подорожнику! — распорядился Никон. — А ты, Никита, неси двойного вина да найди нож немецкий.

Когда всё было готово, лекарь поднёс мужику ковш, налитый с краями.

— Пей!

Мужик пошевелил бровями, примерился, хватил единым духом.

— Теперь терпи.

Никон подержал нож в водке, полил водкой на больное место, резанул. Мужик дёрнулся, но не пикнул.

Не гнушался святейший, сам выдавил гной, порез залил опять-таки водкой, помазал святым маслом и, обложив больное место листьями подорожника, завязал белой тряпицей.

— Жив?

— Жив, — откликнулся мужик, отирая рукавом пот со лба.

— Берёзовый сок по утрам пей, — назначил Никон лечение и поднёс ещё ковшик вина.

Вслед за мужиком предстала перед лекарем молодая баба. Сероглазая, губастенькая. Подошла под благословение.

— Что у тебя? — спросил Никон ласково.

— Молоко пропало.

— А младенцу сколько?

— Месяц.

Никон глянул на своих келейников:

— Ступайте вон! — а бабе снова ласково: — Снимай верхнее. Титьки тебе помажу.

Титьки у несчастной матери были налитые, соски розовые.

Помазал, напоил из серебряной ложки святой водой и одарил алтыном.

— Одевайся. Молока побольше пей да Богородице молись. Не я лекарь, Бог.

Расстроила Никона другая баба, с младенцем.

Еле живёхонек мальчонка. Помолился, помазал...

Парню с распухшей щекой дал шалфею — рот полоскать, велел натолочь семени льняного, отварить в молоке, кашицу держать на больном месте, а на ночь ставить на десну пчелиный клей.

Больные иссякли. Никон вымыл руки, позвал дьячка Сеньку, велел записать больных в столбец.

Спал в ту ночь святейший по-воробьиному, никак не мог утра дождаться. От нетерпежа, не умывшись, Богу не помолясь, послал, как солнце взошло, в слободу Ивана Кривозуба болящих проведать.

Иван принёс добрые вести: краснота на руке мужика прошла, хилый младенец — жив, у молодой бабы молока прибыло, а у парня щека хоть и лоснится, но опухоль спала.

Возрадовался Никон, перекопал сундук с книгами, нашёл «Травник»: Арсен Грек подарил. Сочинение лекарей Персиды. Книга была на греческом языке, но Арсен сделал переложение на русский.

Сел к свету, открыл на середине. Врач Тибби Юсуфи писал о верховой езде: полезна в умеренном темпе и непродолжительное время, рассасывает излишки в организме. Особенно хороша выздоравливающим: растворяются и выводятся вредные вещества.

В разделе «Сокровищница лекарств» прочитал статью про укроп. «Отвар из листьев, стеблей и семян (свежих или высушенных) пьют от болей в спине, почках, мочевом пузыре, для усиления мочеотделения, для успокоения рези в животе, для прекращения тошноты, происходящей от застоя пищи в желудке, от отрыжки по причине скопления лимфы в желудке. Доза разового употребления внутрь — до восьми дирхемов».

— Знать бы, что это такое.

Прочитал про шиповник: «Вдыхание запаха цветов укрепляет сердце, мозг и органы чувств, горячит мозг, устраняет холодность нервов (то есть простудные заболевания нервов) и насморк. Лепестки цветов помогают при зубной боли, воспалении дёсен, миндалин и горла, при сердцебиении, врачуют желудок и печень, хорошо действуют при отрыжке, рвоте, при желтухе, при кулиндже. Доза приёма до одного укийи».

— Что такое кулиндж, сколько это — укийя?

Никон сердито полистал книгу и нашёл. В конце прилагается словарь. Кулиндж — оказался запором. Дирхем [26] Дирхем — 3,12 г; укийя — 25,5 г. был равен двум третям золотника, укийя, иначе унция — шесть золотников.

Прочитал статью о репе — улучшает зрение, смягчает грудь и кишечник, устраняет кашель. Попался на глаза ревень — хорошо при похмелье, очищает кровь, лечит геморрой, корь, понос, желтуху, лихорадку, но может причинить кулиндж.

Никон взвесил книгу на руке и отложил: всего не упомнишь сразу. Открыл окно, а на лужайке — бакланы.

— Ах, мерзавцы! Нажрались моей рыбы и блаженствуют! — кинулся в чулан, где стояло ружьё, всегда заряженное — мало ли? — Положил на подоконник, прицелился, бахнул. Бакланы с визгами кинулись прочь, но один остался.

Звенело в ушах, пахло порохом, отшибло плечо здоровой руки.

В келию вбежали келейники, стрельцы.

— Бакланы! — показал Никон в окошко.

Побежали на луг, разглядывали, как невидаль, убитую птицу. Заявился сотник Андрей Есипов.

— Святейший! Мы сами бакланов постреляем. Ты уж не изволь тревожиться.

Сотник за дверь, в дверь архимандрит Афанасий. Напуганный, глазки моргают. К руке подошёл, поцеловал.

— И тебе баклан нужен? — усмехнулся святейший.

— Избави Бог! Нынче, сам знаешь, день равноапостольных Мефодия и Кирилла. Да ещё память митрополита Астраханского Иосифа, замученного разбойником Усом.

— Знаю, — сказал Никон.

— Молебен отслужил бы.

— По Иосифу? Он с меня на Соборе панагию прямо-таки содрал. И крест святительский, и клобук... — поднял глаза к потолку. — Получил своё от Бога. Меня уничтожил по-разбойничьи и пострадал от разбойников. Нет, не могу служить.