Валентин Азерников - Долгорукова

— Боже мой! С кем же?

— Разумеется, с турком, с кем же ещё. С вековечным врагом.

— Зачем война? Разве нельзя договориться? — сказала она простодушно. И добавила: — Я так боюсь за вас, мой Государь.

Хмурость Александра тотчас прошла. Это невинное простодушие облегчало душу. Он обнял Катю, и она поняла это как призыв и стала расстёгивать крючки один за другим.

— Вот так, — приговаривала она, — мы станем сейчас сражаться, — и турок буду я, а мой повелитель — победитель.

Александр уже забыл обо всём.

— Я, как всегда, стану уступать, — продолжала приговаривать Катя, — но потом нападу изо всех сил. Ох, эти панталоны! Вечно я с ними сражаюсь! И кто только их придумал для пагубы любящих женщин...

Они лежат молча. Минута проходит за минутой в блаженной расслабленности. Ничего не надобно — ни слов, ни жестов.

Наконец Катя поворачивает голову и произносит, ставшее уже почти традиционным:

— Боже, разве есть на свете кто-нибудь счастливей меня! Разве бывает наслаждение выше! Разве бывает что-то прекрасней?!

И Александр, всё ещё обессиленный, отвечает коротко:

— Нет, Катенька, нет...

Потом она встаёт перед ним нагая и прекрасная в своей наготе и женственности, деловито говорит:

— Сейчас мы сделаем перерыв, мой повелитель. Мы подкрепимся, я кое-что приготовила. Потом я буду стараться изо всех сил, чтобы пробудить желание моего повелителя...

Александр торопливо жуёт, запивая рейнским «Либфраумильх», он хотел бы продолжить любовную игру — он от неё не устаёт, вот что удивительно, чего с ним так давно не бывало, даже в дни молодости — так, по крайней мере, кажется. Но взглянув на часы, озабоченно говорит:

— Увы, радость моя, я должен одеваться. Меня ждёт военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин...

— Да что такое, в самом деле! — капризно произносит Катя. — Милютин мог бы подождать, право слово.

— Нет, Катенька, дело слишком серьёзно. Война на носу...

— Опять эти несчастные турки!

— Не турки несчастны, Катенька, а те, кто под ними, наши единоплеменники и единоверцы. Турки устроили кровавую баню, они вырезали уже более ста тысяч болгар, сербов, армян, греков и продолжают резню. Терпеть это долее невозможно. Россия призвана выступить на защиту единоверцев. Вся Европа готова нас поддержать. Это будет нравственная поддержка.

Глаза Кати увлажнились.

— Я буду молить Бога за вас, мой Государь, мой повелитель, мой великий возлюбленный. Ведь вы победите турок, не правда ли?

— Как всегда. Тем более что в Константинополе великая сумятица: султан Абдул-Азиз, который издал указ, по-турецки ферман, о послаблениях христианам и равенстве их с турками, был убит, его племянник провозглашён султаном под именем Мурада Пятого, его вскоре низложили и султаном стал его брат Абдул-Хамид. Наступил самый подходящий момент для вмешательства, дабы резня христиан была прекращена, а смута подавлена... Я обязан выехать к войскам. В Кишинёве формируется армия, я первым делом отправлюсь туда. Как только станет возможно, я пришлю за тобой генерала Рылеева: он верный человек, единственный, кому я могу доверить тебя, моя радость. А вот последняя новость должна тебя порадовать: я отстранил от должности Шувалова и отправил его послом в Лондон. Мне стало известно, что он говорил о тебе гадости и будто бы даже хотел тебя каким-то образом устранить...

— Да, мой великий повелитель, я благодарна вам. Ведь он устроил за мной слежку. Какие-то подозрительные люди — теперь-то я понимаю, его агенты, — постоянно околачивались возле моих окон. Они даже не пытались таиться. Он был мне всегда неприятен. И до Вари доходили слухи, что он меня бранил.

— Ну, в Лондоне ему будет не до тебя, — заключил Александр. — Прощай, любовь моя, береги наших детей. Всё, что ты захочешь мне сообщить, будет доставлять фельдъегерь, он в распоряжении Рылеева. Я не хочу доверять нашу переписку телеграфу.

Катя застегнула на Александре последний крючок, оправила мундир и прильнула к его груди. Александр запечатлел на её устах прощальный поцелуй и скорым шагом пошёл к выходу...

Наступило тревожное время. Война не замедлила себя ждать. Болгарское ополчение, сформированное в Кишинёве, продефилировало перед императором в парадном марше и направилось к Дунаю.

Александр желал заручиться союзниками в войне. Следовало начать с Англии. Шувалов лишён дипломатического опыта, но у него был не менее значительный опыт — жандармский, сыскной. Решив на всякий случай его подкрепить, Александр послал в Лондон графа Николая Павловича Игнатьева, своего посла в Турции, которого турки пригвоздили прозвищем «лгун-паша». Игнатьев имел за плечами немалый дипломатический стаж, кроме того его почтенный батюшка стоял во главе Комитета министров. Лгун-паша умел искусно маневрировать, что было небесполезно в необычайно сложном сплетении обстоятельств, потому его миссия захватывала Берлин, Париж и Вену. Александр говорил после королевского правительства в Петербурге Лофтусу:

— России приписывали намерение покорить в будущем Индию и завладеть Константинополем. Есть ли что нелепей этих вымыслов. Первый из них совершенно неосуществим, а что касается до второго, то я вновь подтверждаю самым торжественным образом, что не имею ни такого желания, ни намерения.

Когда премьер-министр правительства королевы Виктории лорд Бенджамин Биконсфильд-Дизраэли получил донесение посла с заверениями царя, он только хмыкнул. Он сказал Игнатьеву: Англия не ввяжется в войну, если Александр торжественно заверит правительство её величества, что за «владычицей морей», как называли Великобританию, закреплены Суэцкий канал, Дарданеллы и даже Константинополь. Игнатьев тотчас передал это канцлеру князю Горчакову. Тот не колеблясь согласился на это требование от имени императора: в его глазах подобное согласие ничего не стоило. Всё решит война с турком.

Александр провёл совещание в Ливадии. В нём участвовали главные действующие лица: наследник — цесаревич Александр, будущий главнокомандующий великий князь Николай Николаевич [27] Великий князь Николай Николаевич (1831-1891) — третий сын Николая I, генерал-фельдмаршал. Во время войны с Турцией (1877-1878 гг.) главнокомандующий армией. , министр финансов Михаил Христофорович Рейтерн. Было решено в случае разрыва с Турцией нанести главный удар именно на Константинополь. Рейтерн объявил, что казна пуста, что государственный дефицит, который был хронической болезнью российских финансов со времён Екатерины Великой и который ему удалось в какой-то мере подавить, вновь вырос до трёх миллиардов с половиною, ибо расходы на военные приготовления скакнули вверх.

— Государь, я предлагаю ввести особую пошлину на ввоз и назвать её золотой.