Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы

Комдив обогнул колокольню Ивана Великого, остановился на мгновение у Царь-колокола и мимо Архангельского и Благовещенского соборов подошел к Большому Кремлевскому дворцу.

У входа во дворец у него вновь проверили документы, и он оказался в вестибюле, который был запружен делегатами съезда и встречающими. Оставив шапку и шинель в гардеробе и зарегистрировав свое прибытие, Рокоссовский по белокаменной мраморной лестнице, устланной коврами, начал подниматься в зал заседаний.

По этой лестнице поднимались сегодня, кажется, все представители российского общества — министры и ученые, писатели и военачальники, артисты и композиторы, в скромных одеждах рабочие и колхозники, гордые кавказцы в национальных костюмах.

Вместе с другими делегатами Рокоссовский прошел в зал заседаний и занял свое место посередине во втором ряду. Ровно в одиннадцать часов под бурные аплодисменты зала расселись в президиуме: Калинин, Молотов, Маленков, Каганович, Ворошилов и другие руководители партии и правительства.

Когда зал притих, на сцене, неся впереди левую руку, появился Сталин, в защитного цвета костюме и в сапогах.

Рокоссовский, в свои сорок лет проведший всю свою сознательную жизнь в боях и походах, никогда не видел и даже не Мог предположить, что обыкновенный земной человек может пользоваться такой любовью, славой и уважением, фанатичной преданностью людей.

Более десяти минут зал был заполнен возбуждающими возгласами и бурными рукоплесканиями. Почти каждый считал своим непременным долгом — кто густым басом, кто тенором, а чаще всего визгливым голосом — громко выкрикнуть здравицу в честь великого вождя.

Казалось, могут рухнуть своды этого исторического зала от неистового восторга, беспорядочного гуда голосов и криков.

Наконец Сталин опустился на стул в центре президиума и зал притих. Председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин объявил съезд открытым и провозгласил повестку дня: принятие новой Конституции РСФСР.

После дружных оваций Калинин близоруко посмотрел в зал, протер и повесил на нос очки, огладил седую клиновидную бородку и тихим голосом начал читать.

— По поручению российского исполнительного комитета…

— Да здравствует товарищ Сталин! Ура-а-а! Товарищу Сталину! — гремел зал.

— По поручению исполнительного комитета я приветствую делегатов 17 съезда Советов Российской Федерации, — продолжал Калинин. — Успехи социалистического строительства в Советском Союзе нашли свое яркое и четкое выражение в Сталинской Конституции 1936 года.

— Творцу сталинской Конституции сла-а-ава! — кричали делегаты. — Слава Сталину! Вперед к победе коммунизма! Да здравствует мировая революция!

— И наше первое слово и коммунистический привет… — снова начал читать взволнованным голосом Председатель ЦИК, — мы шлем тому, под чьим руководством…

Зал опять перебил докладчика.

— Вождю советского народа товарищу Сталину — ура-а! Слава Сталину — руководителю всех наших побед! Да здравствует мудрый вождь товарищ Сталин! Слава! Слава товарищу Сталину!

В таком же ключе продолжались все доклады и выступления. В начале работы съезда Рокоссовский чувствовал прилив необыкновенной энергии, радуясь тому, что доля и его труда есть в успехах, которые завоеваны под красными знаменами революции. Как-никак почти десять лет с небольшими перерывами он вел борьбу с врагами советской власти, с колчаковцами, семеновцами, бандами барона Унгерна и китайскими милитаристами во время конфликта на КВЖД. Однако Рокоссовский не мог согласиться со многими выступлениями. Слушая гладкие и пустые речи, комдив невольно отмечал, что ораторы чересчур стараются уверить товарища Сталина, что под его личным руководством СССР достиг процветания в экономической и культурной жизни.

Рокоссовский, исколесивший тысячи верст по Дальнему Востоку, не мог не видеть и голод, и разруху, особенно в сельской местности, и свирепость чиновников, отбирающих порой последнюю краюху хлеба в счет государственных поставок. Да и в Псковской области, где теперь дислоцируется его кавалерийский корпус, жизнь людей далека от того, о чем говорят на этом съезде.

«Видимо, безмерное восхваление благоденствия народа и заслуг в этом товарища Сталина считается обязательным для официальных речей. Кто знает, может, это надо для дела», — подумал Рокоссовский и посмотрел на президиум. Он не мог до конца понять, почему такое преклонение перед Сталиным захватило и людей, стоящих у руля партии и государства. Весь президиум напоминал ему хор, который без видимого дирижера рукоплескал вождю так, будто участникам хора заплатили за несколько месяцев вперед. Каждый член президиума до исступления хлопал в ладоши и подобострастно поглядывал в глаза Сталину. Особенно старался один — как потом выяснилось, это был Никита Сергеевич Хрущев. Он вытирал платком редкий пушок на крупной, как арбуз, голове и, улыбаясь до ушей, дольше всех рукоплескал, заискивающе глядя на вождя. Рокоссовскому показалось, что он даже слегка приседал, как бы говоря: «Смотри, смотри на меня, дорогой и любимый вождь, как я тебе самозабвенно предан!»

Небольшое расстояние до президиума позволило комдиву впервые в жизни разглядеть живого Сталина. Небольшого роста мужчина, густые черные волосы, невысокий лоб, острый прямой нос, под роскошными усами резко очерченные губы. Сталин вставал и садился медленно — почти никаких эмоций в движениях. Создавалось стойкое впечатление, что этот человек обладает недюжинной силой воли.

Когда зал в неистовстве кричал: «Да здравствует Сталин!..» — на его лице не дрожал ни один мускул. Лишь едва-едва заметная улыбка — иногда совершенно безразличная, иногда довольная — играла на его надменных губах.

Под строгой темноватой маской — никаких признаков переживания, спрятанные под темными густыми бровями глубоко посаженные глаза не выдают ни единого движения мысли.

Все страсти Кремлевского зала вдребезги разбивались о невозмутимое спокойствие вождя, как штормовые волны о гранитную скалу.

Рокоссовский, увлекшись размышлениями, не заметил, как выбился из общего темпа оваций, и начал вяло хлопать в ладоши. Вдруг он ощутил на себе тяжелый взгляд Сталина. Казалось, этот взгляд спрашивал: «Ты что, вояка, не уважаешь вождя народов?»

Почувствовав внутренний холодок, Рокоссовский устремил взгляд на трибуну, за которой очередной выступающий пел осанну товарищу Сталину, и захлопал в ладоши так, что рукам стало жарко.

Вся обстановка в этом зале для комдива была необычной и новой. Она, по всей вероятности, отражала основное направление политики партии и правительства на данном этапе развития страны. Оказывается, столица живет по каким-то своим меркам и законам, значительно отличающимся от принятых на периферии. Там жизнь естественнее и попроще, а тут напыщеннее и насквозь пропитана политикой.