Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы

На рассвете 23 ноября Рокоссовский и Лобачев находились на переднем крае левого фланга армии, когда им сообщили, что противник овладел Солнечногорском, где оборону по поручению командующего фронтом держал комендант Москвы. Командарм с тревогой взглянул на карту — фашистские войска обтекали 16-ю армию с севера. Это очень опасно. Для прикрытия Ленинградского шоссе нужны резервы, а их нет. Ему удалось с местной почты связаться с начальником штаба фронта Соколовским. Коротко доложив обстановку, он попросил подкрепления.

— Командующий фронтом уже направил в район Солнечногорска группу танков, несколько зенитных дивизионов. Из района Серпухова ждем подкр…

На этом связь оборвалась — снаряд угодил в здание почты. Слева от командующего сверкнул огонь, и его отбросило в сторону взрывной волной. Лобачев подбежал к правому крылу здания, из которого выскочил Рокоссовский. Он на ходу протирал глаза и покрытое копотью лицо.

— Не зацепило? — выдохнул встревоженный Лобачев.

— Кажется, пронесло, — ответил командарм не своим голосом.

К вечеру машина подходила к КП армии. Они несколько часов ехали по выжженной земле, мимо развороченных траншей, ходов сообщений, следов крови. На дорогах неподвижно чернели сгоревшие, взорванные, пробитые танки. Железный запах гари, с одной стороны, вызывал тошноту, а с другой — вселял надежду, что усеивать так густо наши поля танками у немцев не хватит возможностей. Рокоссовский поделился своими мыслями с Лобачевым.

— Алексей Андреевич, нам надо во что бы то ни стало продержаться хотя бы десяток дней. Фашист слишком далеко замахнулся своим бронированным кулаком. Думаю, пробивная сила этого кулака вот-вот иссякнет.

Лобачев не ответил. Командарм глянул на заднее сиденье: генерал, примостившись в углу машины, дремал.

Прибыв в штаб глубокой ночью, командующий приказал начальнику артиллерии Казакову снять с других менее опасных направлений два противотанковых полка и направить их под Солнечногорск.

После двухчасового сна на временном КП в деревне Пешки командарм на рассвете вышел из избы. По небу, усеянному яркими звездами, огненной дугой вспыхнула комета и над горизонтом погасла. Почти до конца села хорошо были видны хаты, за которыми простиралось белое поле. Вокруг деревни время от времени падали снаряды. Они проносились с жалобным свистом и мягко шлепались на землю. Видимо, танки стреляли болванками. Справа от деревни прорезала проклюнувшийся рассвет полоса трассирующих пуль.

Рокоссовский зашел на КП. В избе толпилась группа генералов. Стоял шум. Каждый старался высказать свое мнение по поводу состояния дел в полосе обороны армии. Это были многочисленные представители штаба Западного фронта.

— Что здесь происходит? — спросил командарм.

— Не дают работать! — буркнул Малинин. — Каждый норовит дать указание!

Рокоссовский заметил, что начальник штаба доведен до белого каления, раз проявляет такую несдержанность.

— Вы что, нам не доверяете? — спросил командарм.

— Н-нет, что вы, — ответил старший из них. — Вы делаете все возможное, чтобы на своем участке отстоять Москву.

— Тогда в чем дело?

— Мужики, хватит тут устраивать балаган! — сказал старший группы. — Поехали в соседнюю армию.

В середине дня Рокоссовский выехал на Истринское направление, где шли тяжелые бои. В течение суток он изучал противника, говорил с людьми, давал советы по укреплению обороны.

Когда он поздно вечером вернулся на КП, Малинин доложил:

— Несколько раз звонили Жуков, Соколовский и уточняли, перешли ли войска в наступление под Солнечногорском.

— Какое может быть наступление, если мы на пределе сил держим оборону?

— Командование фронта изменило задачу войскам, которые мы послали для обороны Солнечногорска.

— Но ведь соединения еще на марше, — возмущенно проговорил Рокоссовский, — и на организацию наступления времени нет.

— Я такие же доводы приводил командованию фронта.

— Ну и что?

— Просили по этому поводу их больше не беспокоить и немедленно начать наступление.

Поспешное, неподготовленное наступление на Солнечногорск, как и следовало ожидать, успеха не имело. Противник быстро подтянул достаточно сил и сначала остановил наступающих, а затем отбросил их в исходное положение. Группа Доватора, поддержанная мизерным количеством танков и артиллерии, несмотря на решительные действия, задачу выполнить не смогла. Многие населенные пункты несколько раз переходили из рук в руки, но одолеть противника не хватило сил. Конница понесла большие потери и вынуждена была перейти к обороне.

Обстановка была запутанная и сложная. Может быть, поэтому вышестоящие командиры и штабы отдавали распоряжения и приказы, которые не успевали за событиями и, когда доходили до исполнителей, уже не соответствовали сложившейся обстановке. Так было и с наступлением под Солнечногорском. Это хорошо понимал Рокоссовский, но все равно он глубоко переживал потерю людей.

С передовых позиций продолжали поступать тревожные вести. Командарм вновь уехал на Истринское направление. Там противник ввел в бой новую танковую дивизию и потеснил наши войска до двух километров вглубь.

Командарм шел по траншее вместе с командиром полка, где противнику удалось потеснить наши войска наиболее болезненно. Здесь обязательно надо было нанести небольшой контрудар, чтобы занять более выгодную позицию и выровнять линию фронта. Командарм перебросил сюда 10 танков Т-34. Медлить было нельзя. Противник наверняка попытается расширить клин и сосредоточить там побольше сил, а следовательно, может нависнуть прямая угроза прорыва фронта. А это — прямой путь на Москву.

Когда все было готово к атаке, командир полка дал команду:

— В атаку, вперед!

Под ураганным огнем противника солдаты боялись высунуть голову и медлили с выполнением приказа. Создавалась угроза отрыва танков от пехоты, и такой важнейший удар мог не состояться.

Рокоссовский мгновение подумал, оценил ситуацию, затем вылез из окопа, встал во весь рост и закурил папиросу. Рвались снаряды, свистели пули, а он стоял и курил, словно ему и сам черт не брат. Казалось, что генерала больше всего занимает приятный дымок папиросы.

И бойцы, восхищенные своим командующим, выскакивали из окопов и с криками «ура» шли в атаку. Возникла такая схватка, что трудно было различить своих и чужих. Через час бой закончился и задача была выполнена полностью. Рокоссовский никогда и никому не рассказывал о том, что он чувствовал в тот момент. Когда он снова прибыл на КП армии, Малинин заметил, что у командующего, когда он доставал из портсигара папиросу, дрожали руки.