Александр Струев - Царство. 1955–1957

— Где мой Алешка! — восклицал дед, появившись дома. На малюсеньком карапузике теперь замыкалась не то что хрущевская семья, а вся вселенная!

— Не кричи, дед, спит Леша! — оборвала мужа Нина Петровна.

Лешенька и впрямь был спокойный, все больше спал, посасывая большой пальчик.

— А Никитка, сорванец, где?

— Наверху, с папой.

Никита Сергеевич отправился на второй этаж. Там, подняв на руки румяного внука, и в сопровождении зятя зашел в столовую.

— Сейчас мы с тобой полетаем! — подбрасывая мальчугана, приговаривал дед. — До самого солнца долетим! — и снова подкидывал хохочущего от удовольствия мальчика. — Летим, летим! У-у-у-у!

Никитка заливался заразительным смехом, радовался, но все-таки маленький Леша интересовал деда больше. Странная штука: последних детей и особенно внуков родители почему-то любят крепче, или это только кажется?

Дома Хрущев старался переключать внимание на семью, на быт, таким способом восстанавливал душевное равновесие, ведь на работе не было спокойной минуты. Приезжая домой, он вроде бы переносился в другой мир, но иногда и сюда кто-то прорывался: то трезвонил Серов, то приезжал Булганин или по-соседски заходил Микоян, так или иначе говорили о работе, решали текущие проблемы, но по воскресеньям Никита Сергеевич на связь с окружающим миром категорически не выходил, ответственным за контакты на это время становился зять. От имени Первого Секретаря Алексей Иванович звонил и Серову, и Шепилову, и Громыко, и Леониду Ильичу Брежневу, и Суслову, он же вместо Никиты Сергеевича брал трубку правительственного телефона, и получалось, что и информацию принимал Аджубей.

— В воскресенье надо отдыхать, даже в Библии так указано. За работу в воскресенье одного мужика камнями забили. Это тоже из Библии, — уточнил отец семейства.

Час назад пришло известие, что Великобритания и Франция начали эвакуацию войск из Египта, на их место приходили силы Организации Объединенных Наций.

— Наша победа! — довольно выговорил Хрущев.

Чрезвычайное положение в Венгрии, исключающее сборища и забастовки, пока не отменили. Страну покинуло 200 тысяч человек, но со вчерашнего дня границу наглухо закрыли, объявив перебежчиков предателями. Брежнев продолжал нахваливать Андропова, рассказал, что когда по посольству стреляли, тот схватил охотничье ружье и ходил с оружием наперевес, что не струсил, не убежал в гарнизон к военным.

«Тебя послушать, уж такой герой!» — хмыкнул Никита Сергеевич, но к Андропову потеплел.

И Яноша Кадара Леонид Ильич представлял только с положительной стороны, уверял, что в нем не ошиблись.

Однако в Венгрии не церемонились. Двадцать шесть тысяч человек подверглись судебному преследованию, половину приговорили к различным срокам заключения, триста тридцать казнили. Такими вот способами вышибали дурь из голов. В случае каких-то непредвиденных трудностей Кадар сразу же звонил Брежневу.

Леша наверху разревелся, держа сыночка на руках, на лестницу выглянула Рада и позвала мужа. Аджубей вопросительно посмотрел на Никиту Сергеевича.

— Ступай, Алексей Иванович, ступай, с телефонами как-нибудь без тебя разберемся.

Хрущев, насупившись, слушал главного комсомольца Шелепина, который повествовал об успехах советских спортсменов на Олимпиаде, завершившейся в Стокгольме.

— У нас самое большое количество медалей. Всего взяли 98 медалей, из них 37 золотых. Соединенные Штаты на втором месте, у них 32 золота, а всего — 74 медали. Сборная по гимнастике стала абсолютным чемпионом, Советский флаг за час поднимали одиннадцать раз! — с гордостью докладывал Шелепин.

Никита Сергеевич выслушал сообщение хмуро, без эмоций, словно победа его не касалась.

— Спортсмены отличились, тут — хорошо, а вот комсомол игры провалил! — резко высказался он.

Александр Николаевич потупился, случай, конечно, произошел неприятный. Мало того, что венгерская команда отказалась выступать под флагом Венгерской Народной Республики, а вышла на стадион под государственным флагом Венгрии образца 1918 года, вопиющим безобразием явилась драка венгерских и советских ватерполистов на полуфинальном матче 6 декабря. При этом советские спортсмены выглядели хулиганами, особенно отличился капитан сборной, он, как зверь, наскочил на обидчика и стал лупить его кулаками!

— Уронили престиж Советского Союза! — безулыбчиво продолжал Хрущев.

— Наши спортсмены защищали честь Родины! — оправдывался Шелепин.

— Так защищали, что теперь полмира тыкает!

— Венгр первый ударил.

— Первый, второй! А морду кто кому разбил? Чья разбитая харя в газетах, моя? Венгра, ешь его мать! Мы — вопиющие варвары, вот итог Олимпиады! А ты медалями трясешь!

— Перед матчем венгры дали похабное интервью, специально коверкали русские слова! А как команды оказались в воде, пошла потасовка. Что ж нам, выходить из бассейна надо было?

— Что там надо было, я не знаю, а чем кончилось — известно, нашим позором, порицанием и скандалом!

— Венгр унижал нашу Родину, партию!

Хрущев снял очки и уныло посмотрел на комсомольского вожака.

— Вот смотрю я на тебя, Александр Николаевич, вроде ты смышленый человек, дельный, а удивляюсь узости твоего кругозора. Ну, разве важно на таком ответственном мероприятии, кто кого защищал или кто кого как обозвал? Важно было не осрамиться, не опозориться и в то же время показать себя спортсменом, это важно! А теперь мы выглядим громилами. Мало того, что танками народ в Будапеште передавили, так приехали на Олимпиаду и там руки распустили, людей покалечили, вот в чем затык! Мы не границу от врага защищали, не жену любимую от посягательства, а за нехорошее слово бились так, будто последнее у нас крадут. В Стокгольме зрители за венгров болели, не за нас, поэтому венгры и распоясались, мы ж теперь оказались во всей разбойничьей красе! Побитого на руках от бассейна унесли, он встать не мог! Вот какая у нас победа, какое олимпийское торжество! А ты — «капитан правильно поступил», заладил! Сталин бы за такую выходку смутьяна расстрелял. Его бы расстрелял, и тебя бы расстрелял, да и меня за компанию, — раздраженно выговорил Никита Сергеевич.

— Не знал я, что в тот момент делать! За наших, признаюсь, переживал. Извините! — оправдывался Шелепин.

— Извините! А мне валидол пить. Учись высокой политике, у тебя, Александр Николаевич, жизнь впереди!

Шелепин сник.

— Что про венгров молчишь?

— Про что?

— Про то, что они тоже здорово выступили, на четвертом месте по медалям оказались?

— Да, на четвертом.

— После мордобоя венгерская команда попросит политическое убежище, и им с распростертыми руками его дадут. С распростертыми! — не унимался Никита Сергеевич. — Понимаешь, комсомолец, какая херня? Булганин по этому поводу перед корреспондентами уже оправдывается.