Александр Струев - Царство. 1955–1957

Смех в зале.

— Поляки по договору должны нам поставлять уголь, а мы им железную руду. Тут польский премьер пишет Булганину письмо, что Польша не может в этом году выполнить поставку на 2 млн тонн. И не выполнит. А мы на уголь рассчитывали, включили его в план. Пришлось срочно изыскивать резервы, чтобы обеспечить себя топливом. Это, по-вашему, равноправие? Равноправие требовало бы следующего. Получив такое письмо, мы должны были написать, что со своей стороны, уменьшаем поставку железной руды на 2 млн. тонн. Юридически это было бы правильно, тогда это были бы действительно равноправные отношения. Но что бы тогда случилось у поляков? У поляков случилась бы катастрофа! И мы такое не сделали, не уменьшили поставку руды, и я считаю это правильным. Есть равноправные отношения, а есть дружеские, а дружеские требуют порой иного подхода, чем равноправие.

Я знаю, что некоторая часть вашего брата, интеллигенции, не всегда правильно понимает, когда читает в газетах о договорах, где мы оказываем помощь той или иной стране. Некоторые думают, вот, мол, труды нашего народа легко отдают в дар другим! Это, товарищи, примитивное мышление.

Нам приходится другой раз не только дружеским, а и полудружеским государствам продавать товар по льготной цене, например, оружие, или вообще давать его бесплатно. Выгодно нам это или невыгодно? С точки зрения бухгалтерской вроде невыгодно, но если политически рассуждать, то бухгалтерского подхода придерживаться не стоит, так как, придерживаясь этого, мы будем плохими политиками, — растолковывал Никита Сергеевич. — Смотрите, что делают Соединенные Штаты. Они знают, что стоимость содержания одной американской дивизии в Германии стоит столько-то, а дать оружие на дивизию Западной Германии стоит в несколько раз дешевле. И они оружия не жалеют. У нас есть свои союзники, и если мы им не поможем оружием, то должны всю тяжесть их защиты взять на себя. Она будет во много раз дороже, чем оказывать помощь. Так что нельзя базироваться на бухгалтерской основе. Политика имеет свою арифметику и свой баланс, и мы будем из этого исходить, не забывая, что деньги добыты трудом нашего народа. Но думая о народе, надо немножко дальше своего носа видеть, тогда и забота о людях будет эффективней.

Я считаю, товарищи, что встреча наша полезна. Вы меня извините, если я где-то сказал не так, как вы бы хотели услышать, но я сказал, как думаю. Борьба за правду не драка, не потасовка. Мы хотим сплочения рядов, хотим, чтобы человеку, который ошибся, помогли стать на ноги. Главное в оценке человека надо видеть не в том, что он делал вчера, а в том, на что он способен завтра. И Дудинцев не пропащий человек, жаль, что нету его сегодня.

Ранним утром на дом Первому Секретарю поступило сообщение МИД, из которого следовало, что обстановка в Египте нормализовалась. Под нажимом американцев израильские войска покидали захваченные территории. Египетский президент Насер к Советскому Союзу был настроен крайне положительно. Всерьез пошел разговор о строительстве в Египте у Асуана гидроэлектростанции, которую раньше намечали делать англичане с французами. Советский Союз тогда упоминался египтянами лишь как приманка, чтобы стимулировать англичан быстрее дать деньги и приняться за строительство. Теперь же все поменялось — Советский Союз стал другом и партнером номер один! Громыко предлагал организовывать в Каир госвизит, но так, чтобы вместе с Булганиным туда обязательно ехал Хрущев. После смещения с поста министра иностранных дел, Шепилов, как Секретарь Центрального Комитета стал куратором МИДа. Рокировка такая не была случайной, министр иностранных дел, по мнению Хрущева, должен быть более жестким и последовательным, что искушенный дипломат Громыко исполнял бы с ослиным упорством.

— Тут нужен труженик, а не лирик! — объяснял Никита Сергеевич. — Дмитрию Трофимовичу в ЦК будет проще, а политического веса не убавится. На очередном Пленуме партии Шепилову был обещан перевод из кандидатов в члены Президиума Центрального Комитета. Дмитрия Трофимовича такой разворот устраивал.

— Как, Николай, думаешь, не перебарщивает твой друг? — спросил Маленков, который после Президиума ЦК в сопровождении Кагановича провожал Булганина до машины.

Булганин насупился. Хрущев резко оборвал его на заседании Президиума — мол, молчи, тебя никто не спрашивает!

— Что-то не то с ним творится!

— Несет его, брат! — с сочувствием высказался Георгий Максимилианович.

— Может не туда занести. Обрати внимание, как он теперь документы расписывает: «Ознакомить секретарей ЦК!» — как Сталин! — продекламировал Каганович.

— Видел, видел!

— Мы с Лазарем разочарованы, а ведь всегда ему помогали, Никите Сергеевичу, а ты-то, Николай, особенно, а теперь он и тебя побоку. Только он один все знает, все умеет.

— Поговорить с ним надо, — примирительно высказался Булганин.

— Не поймет! — махнул рукой Маленков.

— У Хрущева титовская мания вождизма! — пожимая на прощание руку, определил Лазарь Моисеевич.

Ракета Р-7 в очередной раз взорвалась.

— Как понимать?! Кто виноват?! Может, ты, Леонид Ильич?! — брызгая слюной, вопил Хрущев. — Не можешь организовать, так и скажи, других найдем! Почему ракеты не летят? Чем Королев занят?!

— Королев расчеты уточняет. Ракета полетит, — мямлил Брежнев.

— Слышать устал! Одна болтовня! Из ваших обещаний пирогов не напечешь! Бомбу в Америку на руках понесем?!

Брежнев удрученно молчал.

— Брехуны! Уходи, видеть тебя не могу!

Леонид Ильич ушел. Хрущев даже не подал ему руки.

Третьего дня Жуков с Неделиным в один голос говорили о бездарности Королева и бесполезности Брежнева.

«Может, и вправду заменить их?» — размышлял Первый Секретарь, но конструктор Челомей уважительно отзывался о Сергее Павловиче, ценил его как специалиста, а позавчера, со слов Сережи, который через день бывал у Владимира Николаевича, похвалил и Брежнева, сказал, что Брежнев на своем месте.

— Эх, ракеты-ракеты, когда же вы полетите? — вздыхал Первый Секретарь.

В самом сердце столицы, в Московском Кремле, немыслимыми темпами возводилось здание из стекла и бетона — Кремлевский Дворец Съездов, где планировали проводить самые ответственные государственные мероприятия. Дворец был задуман Никитой Сергеевичем взамен невообразимо огромного Дворца Советов, который предполагали строить на месте снесенного в 1931 году храма Христа Спасителя. Еще в бытность свою Московским секретарем Хрущев заикнулся Сталину об идее иметь в Кремле здание для торжественных мероприятий, но Сталин никак не отреагировал, ему нравилась патриархальность Кремля, а активы партии и значительные даты он любил отмечать, сидя в царской ложе Большого театра. Кремль, по мнению вождя всех времен и народов, имел историческое лицо, которое не стоило портить. Теперь же, при поддержке Булганина и Микояна, Никита Сергеевич осуществил задуманное. Архитектору Посохину было поручено подготовить эскизное предложение, куда Никита Сергеевич лично внес правки: велел отделать фасад белым мрамором и сделать шире лестницы, после чего бульдозеры и грузовики, изрыгая зловонную гарь, поползли по булыжным мостовым, ломая вековые постройки, белокаменные корпуса и церкви с узкими оконцами, освобождая площадку для будущей громады. Председатель Главмосстроя в присутствии Екатерины Алексеевны ежедневно докладывал Хрущеву о ходе строительства.