Александр Струев - Царство. 1955–1957

— Предлагаю Комитет госбезопасности подчинить напрямую Президиуму ЦК, — предложил Ворошилов. — Тогда никакой перегиб там не случится, а то Серов к одному Хрущеву на поклон ходил.

— Хрущев наверняка поручал ему за нами следить! — высказался Сабуров.

— Ничего такого не было, это наговоры! — запротестовал Никита Сергеевич.

— Я настаиваю, чтобы на заседании присутствовали все члены и кандидаты в члены Президиума, все Секретари ЦК! — с напором проговорил Жуков.

— Мы действуем в рамках существующего регламента! — оборвал маршала Молотов.

— Если нет, я обращусь напрямую к народу! Мы должны поступать по государственному!

— Ты что, нас пугать будешь?! — с вызовом спросил Каганович.

— Я выступаю за партийный порядок! — напирал Жуков. — Если проводим Президиум, значит, члены Президиума должны быть тут, у нас украинский Секретарь Кириченко отсутствует, Суслова нет, Брежнева, Мухитдинова!

— Брежнева забыли пригласить! Вот тоже прима-балерина! — протянул Лазарь Моисеевич. — А узбека ждать устанем!

— Не кипятись, Георгий Константинович, завтра недостающих соберем, — пообещал Молотов. — Ты, товарищ Шепилов, явку обеспечь. Согласен, товарищ Маленков?

Маленков кивнул.

— Закрывай, Николай Александрович, Президиум. До завтра, до двенадцати часов! — распорядился Вячеслав Михайлович. — Завтра поставим точку.

Хрущев, зажав под мышкой папку, мрачно шел по коридору, на лестнице ему навстречу выскочили Серов и Фурцева.

— Мы с Иваном Александровичем обзвонили членов ЦК, секретарей обкомов, всех, кто за нас, — сообщила Екатерина Алексеевна. — Жуков выделяет для доставки их в Москву военные самолеты.

— Звоните всем нашим, надо во что бы то ни стало открыть Пленум, чем быстрее, тем лучше! Представляешь, Ваня, как меня друзья-товарищи линчуют? От кого, от кого, а от Кольки не ожидал! Непомерной славы захотел. А Ворошилов, старый пердун, сидит, тявкает. После того как все мои злопыхатели на меня помои излили, он руку тянет, разрешите, говорит, и мне в сторону Хрущева опорожниться! О, как сказал! — Хрущев от злости позеленел, достал платок и громко высморкался. — Я скоро сам на тебя, Климент Ефремович, опорожнюсь!

— Слушаю внимательно, Георгий Максимилианович! — чуть не опрокинув от радости телефон, ответил Круглов. Маленков не звонил товарищу уже два месяца, и это угнетало опального министра, соседи теперь его сторонились, сослуживцы забыли, старые приятели отворачивались, в семье дочери шли скандалы, и он ничего не мог с этим поделать.

— Тут, Сергей Никифорович, хорошие известия случились, — выдохнул Георгий Максимилианович.

— Какие?

— Хрущева опрокинули.

— Как, когда?

— Сегодня сняли.

— Да что вы говорите!

— Да.

— Наконец-то!

— На Президиуме, с перевесом — семь против двух. Из этих двух один — сам Хрущев.

— А другой?

— Анастас Микоян.

— Понятно.

— Завтра итоговое заседание. Так что ты чисти перышки, следующим ходом до Серова дойдем.

Круглов повесил трубку и замер: «Неужели выкинули? Неужели наподдали мерзавцу?! Первым делом надо будет найти говенные материалы, где лысый расстрельные списки подписывал. Как ни старался Иван, как бумагу ни жег, все равно мерзкие подписи разыщу!»

Сергей Никифорович набрал номер дочери. Услышав отца, Лада обрадовалась, а когда он спросил про непутевого мужа — захлебнулась в рыданиях — руки распускает!

— Скоро утихомирим! — прошипел генерал.

Алексей Иванович Аджубей еще вчера заподозрил неладное. Когда его «Победа» выруливала на Старую площадь, регулировщик, зная, чья это машина, всегда предусмотрительно придерживал движение, но этого не случилось, регулировщик вроде бы отвернулся, не замечая «Победы» хрущевского зятя, и водителю, поворачивающему от ЦК на улицу Разина, пришлось опасно вклиниваться между грузовиком и автобусом. Потом, в редакции, в его кабинет поступил странный звонок. По «кремлевке» говорил заведующий Первым Европейским отделом МИДа, который звонил по поручению Шепилова. Он сообщил Аджубею, что его вывели из состава лиц, принимающих делегацию Великобритании.

— Так что, вы, пожалуйста, не приходите, — предупредил дипломат.

— А на прием, после переговоров, прийти можно? — задал вопрос ошарашенный Аджубей.

— И на прием приходить не следует!

Аджубей был поражен таким поворотом. Как это, его, зятя Первого Секретаря, не допускают к англичанам? Он позвонил жене. Она сказала, что отца внезапно вызывали в Кремль на Президиум и пока он не объявлялся. Алексей Иванович знал, что Президиум ЦК намечался на послезавтра — а почему же сейчас? Алексей Иванович набрал приемную Никиты Сергеевича. Он был в доверительных, нет, скорее в дружеских отношениях со всеми секретарями и референтами, там ему подтвердили, что Первый Секретарь находится на экстренном заседании Президиума. Слово «экстренный» Аджубею совсем не понравилось, но больше все-таки насторожил регулировщик у здания ЦК: ведь вместо милиционеров-регулировщиков перед зданием Центрального Комитета и перед Кремлем в форме орудовцев стояли сотрудники Главного управления охраны. И Шелепина разыскать у Аджубея не получилось.

После работы, перед выездом в Огарево, Алексей Иванович заскочил в аптеку на улицу Грановского, жена просила забрать для малыша болтушку от кожного раздражения. Там он лицом к лицу столкнулся с Полиной Семеновной Жемчужиной, которая с какой-то торжествующей улыбкой кивнула хрущевскому зятю и быстро ушла. Обычно, когда они по-соседски встречались перед подъездом, Полина Семеновна непременно заводила длинный разговор, интересовалась детьми, спрашивала про Раду, справлялась о здоровье Нины Петровны, а сегодня — ни слова. «Странно!» — подумал Аджубей.

За тридцать минут езды за город Алексей Иванович упрямо пытался поймать по радио новости, но никаких особых новостей не передавали. И вот дома, только взглянув на Нину Петровну, он сразу все понял. Никогда еще супруга Никиты Сергеевича не была столь печальна и озабочена, но и она ничего не сказала, и лишь Рада, обняв мужа, прошептала в самое ухо;

— Папу снимают!

Хрущев приехал поздно и не один, с ним были маршал Жуков и генерал Серов. Они заперлись в кабинете. Спустя час подъехали Микоян, Суслов, Брежнев и Фурцева. Около двенадцати ночи посетители разъехались. Полночи Хрущев сидел в кабинете, разбирая бумаги.

Маленький Леша плакал, Алексей Иванович долго не мог заснуть, ворочался, периодически поглядывая в окно на свет в кабинете Радиного отца.

Будильник громко тикал, или это казалось? Нет, не казалось. Монотонное, хищное тиканье разбудило Алексея Ивановича без пятнадцати шесть. В трусах и в майке он вышел на балкон и, достав припрятанные под цветочным горшком сигареты, попробовал закурить. Прикурил, но затягиваться не стал, передумал, переломил сигарету пополам и кинул за балконное ограждение — раз бросил, значит, бросил, не буду курить никогда! — решил он. Утро, казалось, было отлито из свинца: пасмурное, угрюмое, небо давили низкие серые облака, и было нестерпимо душно. Редактор пытался снова лечь и заснуть, но не получилось — внутри все клокотало. Через полчаса Рада стала кормить Лешку, мальчик расплакался, мать долго не могла его успокоить, он плакал и плакал, предчувствуя что-то недоброе. Как могла, мать успокаивала его, брала на руки, качала, давала грудь, но ребенок ревел, всхлипывал и обиженно вздыхал.