Александр Струев - Царство. 1955–1957

— Пожалуйста, — позволил Булганин.

— За несколько лет, которые товарищ Хрущев руководил партией, ничего путного не случилось, одна демагогия, здесь я товарища Кагановича поддерживаю. С тех самых сталинских времен, которые с таким усердием чернит Хрущев, мы живем по инерции, движемся, так сказать, по накатанному!

— Он уводит партию в сторону, тянет страну на дно! — определил Молотов.

— Погодите, погодите! — запротестовал Никита Сергеевич. — Что вы такое говорите?!

— Не перебивайте! — строго взглянул Вячеслав Михайлович. — Обещанный прорыв в сельском хозяйстве не случился, а денег туда потрачено немыслимое количество!

— Да как не случился, случился! — запротестовал Хрущев. — Целина сколько зерна дала, посчитайте! Море зерна! Я вам цифру приведу, — Никита Сергеевич выхватил из папки блокнот. — Вот, слушайте!

— Помолчи, а то будем без тебя говорить! — отрезал Молотов.

— Как это — без меня?

— Если не будешь отвечать на поставленные вопросы, выведем тебя из Президиума! — заявил Каганович.

— Вы тут не в гостях, а на заседании Президиума Центрального Комитета! — поддакнул Шепилов.

Увидев пренебрежительное лицо Шепилова, Хрущев совершенно растерялся.

— Что же я такое совершил, за что вы меня судите?!

— Прежде всего, ты нарушил принцип коллективности в руководстве, пытался все вопросы решать самостоятельно. Заимел привычку перебивать, хочешь, чтобы тебя одного слушали! Наверное, позабыл, что большинству в партии следует подчиняться? — едко выговорил Ворошилов.

— А для Хрущева закон не писан! — высказался Молотов. — Твоя грубость, безапелляционность и вульгарность перешла всякие границы!

— На ХХ Съезде мы говорили о культе личности Сталина, а у нас вовсю растет культ личности Хрущева! — добавил Сабуров. — Хрущев и пионерами занимается, и погодой, и космическими кораблями!

— Даже во внешнюю политику умудрился со своими гениальными идеями влезть, политику великого государства наизнанку вывернул! Это опасные зигзаги! — грозил Молотов.

— В печати, на каждой странице, сплошные хрущевские умозаключения! Вы кто, Никита Сергеевич, глашатай Центрального Комитета? Кто вам дал такие полномочия? — желчно осведомился Маленков. — Товарищ Хрущев не считает возможным советоваться ни по какому поводу! На каком основании так себя ведешь?

— Единолично дал интервью для американского народа! — повысил голос Молотов. — А мы, руководство, ничего не знаем! Узнаем из западных газет, где пишут, что советский лидер Хрущев высказал пути развития советско-американских отношений. Возмутительно! Можно ли такое делать? Нельзя! Вопросы американского корреспондента были заранее известны. Почему члены Президиума узнают о позиции государства из опубликованного в газете хрущевского интервью, и государственная ли это позиция?

Молотов неприятно посмотрел на Хрущева:

— А может, нахальная самодеятельность?

— Недавно про советско-египетские отношения объявил, — поддержал Ворошилов. — Нельзя допустить, чтобы члены Президиума узнавали о принципиально новой позиции страны по крупному вопросу международной политики после того, как это уже заявлено на весь мир!

— Обещаю впредь советоваться! — жалостно выдавил Хрущев, понимая, что дело приняло дурной оборот. Он стоял перед собравшимися, понурив голову, словно проштрафившийся школьник, которого отчитывали учителя.

— А головоломка с Советами народного хозяйства вместо министерств? Удивительная глупость! — снова возмутился Ворошилов.

— Совмин ни во что не ставит! — кипел Маленков. — Партийные органы берут на себя не свойственные им хозяйственные функции!

— Партия все дублирует, есть в ЦК Отдел машиностроения, и Отдел торговли, и Транспортный отдел и Международный отдел. Скоро можно будет Совет министров на замок закрыть! Штаты в ЦК как на дрожжах растут!

— Узурпировал власть! — подытожил Молотов.

— Надо немедленно эти отделы-дублеры ликвидировать! — предложил Первухин.

— Я предлагаю ликвидировать должности первых секретарей в областях, и в Центральном Комитете такую должность упразднить, — внес предложение Каганович. — Секретаря ЦК, который ведет подготовительную работу к Президиуму, можно назвать исполнительным секретарем, или ответственным.

— Но никак не Первым! — откликнулся Климент Ефремович. — Еще при Сталине такой проект согласовывали, а ведь Сталин, чем-то думал, когда предложение вносил! Сам Сталин от должности Генерального Секретаря отказался, потому что не было больше в этом смысла. Почему бы сейчас к этому не вернуться?

— Тем более что в стране есть председатель Совета министров! — тихо проговорил Булганин.

— Правильно! Правильно! — раздались голоса.

— Сегодня первые секретари республик и секретари обкомов развернули работу по дискредитации отдельных членов Президиума! — жаловался Сабуров. — За всем этим стоит Хрущев!

— Что тут думать! — взревел Каганович. — Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы освободить Хрущева с поста Первого Секретаря и ликвидировать эту должность?

— Не вы ведете заседание, Лазарь Моисеевич! — воскликнул Хрущев и в надежде обернулся к Булганину. — Николай, куда несетесь, давайте, посоветуемся, обсудим!

— Ставлю вопрос на голосование, — монотонно проговорил председатель правительства. — Кто за то, чтобы освободить товарища Хрущева от должности Первого Секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза? — и опустив глаза, поднял руку вверх.

Вслед за ним руки подняли Председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов, заместители председателя Совета министров Молотов, Маленков, Каганович, Сабуров, Первухин, Секретарь ЦК Шепилов. Возражали Микоян и Хрущев, Поспелов воздержался.

— Вопрос решен, — огласил Булганин. — Товарищ Хрущев освобожден от должности Первого Секретаря. Предлагаю вывести товарища Хрущева из состава Президиума Центрального Комитета.

— Вы нарушаете Устав партии! — запротестовал Хрущев. — Если хотя бы один член Президиума против, вопрос не проходит, а выносится на Пленум Центрального Комитета! А здесь трое против! Пусть Пленум решает, быть мне Первым Секретарем или не быть! Предложили отчитаться, так позвольте начать отчет. Если вы уж решили освободить меня от должности, так дайте высказаться, сами же кричали о партийной дисциплине!

— Пусть Никита Сергеевич говорит! — вступил Микоян. — Наш Президиум должен быть принципиален. Предоставить слово!

— Говорите, — уступил Булганин.

— Извините, — умоляющим голосом сказала Фурцева, — разрешите мне выйти? — она жалостливыми глазами смотрела на Николая Александровича. — Мне в женскую комнату надо, я высидеть не смогу!