Александр Струев - Царство. 1955–1957

— А где малосольные огурчики?! — прогремел глава семейства.

— Несем, несем! — откликнулась Нина Петровна. Она взяла на себя хлопоты по организации празднования.

Гостей ожидалось много, человек под двести. Были приглашены все без исключения члены Президиума Центрального Комитета, Секретари ЦК и особо приближенные к Хрущеву товарищи. Хватало, конечно, и всевозможных родственников, и друзья молодоженов список дополнили, но в основном гостями оказались крупные государственники.

Чопорно раскланиваясь друг с другом, гости чередой шли на поздравление. Поначалу чуть ли не толкучка при входе образовалась.

— Рассаживайтесь, рассаживайтесь! — командовал Никита Сергеевич.

Указывая молодой жене на ковры, министр обороны Жуков ухмыльнулся:

— Точно мы где-то на Востоке, в Самарканде или Бухаре, а не в Подмосковье!

— Мне нравится! — пожала плечами его Галина. Они с Георгием Константиновичем подошли к Леле и Сергею, поздравили, пожали руки именитым родителям, а потом пустились отыскивать отведенные им места. Жуков впервые появился перед глазами Хрущева и Нины Петровны со своей новой миловидной дамой сердца.

Стол п-образно изгибался. По центру, окружая новобрачных, расселись родители молодых и свидетели, по периферии, согласно табличкам с фамилиями, гости.

Никита Сергеевич решил обойтись без тамады, сам говорил, сам предоставлял желающим слово. Требуя тишины, он выставлял перед собой хрустальный фужер, пронзительно стуча по нему чайной ложечкой.

Начались поздравления. Говорили, что молодые с этой минуты стали взрослыми, что начинают самостоятельную жизнь. Усердно пили за великолепную пару — Сергея и Лелю, потом отдельно за Сергея, за то, как повезло ему с красавицей женой, затем поднимали за Лелю, которой посчастливилось встретить и полюбить во всех отношениях образцового парня. Был провозглашен тост за замечательную новую семью, соединившую две великих фамилии — Хрущевых и Лобановых, говорили, что это неспроста, что где-то там, свыше, все было предопределено. Это утверждение Никита Сергеевич напрочь отверг, громко перебив тостующего:

— Любят они друг друга, а ничего не свыше! Сядьте на место!

Пили за родителей молодоженов, за Никиту Сергеевича и за Нину Петровну, за Павла Павловича Лобанова и его супругу. В конце концов, родители, свидетели и родственники высказались, а гости под шумные тосты, задорные возгласы и поцелуи влюбленных успели подходяще накатить, с аппетитом налегая на яства. Никита Сергеевич стал предоставлять слово членам Правительства.

— Тебе, Сережа и тебе, Леля, желаю побольше ребятишек, рожайте, не думайте! Дети — это великая радость, в детях вся наша жизнь! — с ударением закончил тост маршал Жуков. — Горько! — под конец выкрикнул он.

В двадцать второй раз Леля и Сергей целовались. Никита Сергеевич раскраснелся, он был так рад за сына!

Молотов говорил скупо, буравил своими настырными глазами новобрачных.

— Вы должны быть достойны завоеваний Великого Октября, вы должны хранить социалистические идеалы! Должны стать примером для подражания, должны воспитывать детей в духе интернационализма, взаимовыручки, чтобы не посрамить большевиков! Обязаны на совесть трудиться во благо нашей любимой отчизны — Союза Советских Социалистических Республик! — Молотов высоко поднял бокал, кивая новобрачным, и хотел было сесть.

— «Горько» забыл! — подсказал ему Маленков.

— Горько! — продекламировал Вячеслав Михайлович и опустился на стул.

Леля и Сергей снова потянулись друг к другу.

— Спасибо сердечное, Вячеслав Михайлович! Не подведут они, не из такой породы! — у Никиты Сергеевича сердце пело, он радовался, любуясь на детей: «Красивая пара! А друзья-товарищи так мало про их красоту говорят, словно чужие!»

— А теперь слово предоставляется еще одному уважаемому человеку, Георгию Максимилиановичу Маленкову! — глядя на Маленкова, произнес тамада-отец.

Хрущев манил Егора руками, как бы призывая — поднимайся, поднимайся! Грузный Георгий Максимилианович, пыхтя, выбрался из-за стола, держа перед собой рюмку.

— Дорогие Леля и Сергей! Свадьба — это особый день, как бы итог молодости. Когда влюбленные становятся мужем и женой, они вступают в самостоятельную жизнь и будут жить с этих пор ради друг друга, ради собственной семьи, — Георгий Максимилианович сделал паузу. — На первый взгляд изменение незаметное, ничего как будто не произошло, однако уже все по-другому: нет рядом ни папы, ни мамы, теперь решения надо принимать самим. Хочу, чтобы жизнь у вас сложилась!

— Сложится, не сомневайся! — перебил Хрущев.

— Да, сложится, я не сомневаюсь, — кивнул Георгий Максимилианович. — Горько!

Под улюлюканье и подмигивания гостей Сергей и Леля снова встали для поцелуя. Артисты ждали команды, когда можно будет начинать выступления.

— А почему Николай Александрович отмалчивается?! Как суслик в нору забился! Мы тебя сейчас подтолкнем, какую ты речь заготовил?! — Хрущев, улыбаясь, грозил кулаком Булганину. — А ну, вставай!

— Я тебе не «вставай!» — оборвал Николай Александрович, он сделался красный, как рак.

— Отлупить надо упрямца! — шутливо выкрикнул Никита Сергеевич.

Булганин еще больше побагровел.

— Чего, говорить отказываешься?! По ушам получишь!

Председатель правительства поднялся и без улыбки произнес:

— Сердечно поздравляю. Счастья вам. За молодых! — одним махом опрокинул фужер с коньяком, вышел из-за стола и направился к выходу. За ним, как по команде, последовали Молотов, Маленков и Каганович. Они ни с кем не попрощались, лишь кивнули напоследок.

— Вы куда? — растерялся Никита Сергеевич.

— Ты, Никита, сам догуливай, увидимся! — напоследок бросил Молотов.

Демонстративный уход, к тому же совместно с Булганиным, ошеломил Хрущева. Такой поступок не укладывался в голову, тамада моментально протрезвел, то легкое опьянение вином, опьянение праздником, головокружительная радость за молодых — все разом улетучилось, но Никита Сергеевич не подал вида, он так же беззаботно кивал головой, подмигивал окружающим, только в выражении серых глаз его притаилось что-то болезненное, напряженное.

Праздник продолжался, бразды правления взял в руки Анастас Иванович Микоян, он шутил, сыпал анекдотами, рассказывал забавные истории, пытаясь вовлечь в разговор и Никиту Сергеевича, кое-как расшевелить его. Наконец заиграла музыка, начались танцы.

— Расстроился, Никита Сергеевич? — усевшись рядом, тихо спросил Микоян.

— Пусть походят, проветрятся! Чуть праздник не сорвали.

— Плохо это, — сказал Микоян.

— Взбрыкнули. Ты, Анастас, не ссы!

— Вчера ко мне Маленков заезжал, спрашивал про новшества в пищевой промышленности, я рассказывал про консервные заводы, про пивные, про мороженое сказал. Слушал внимательно, потом спросил: как с мясом, с молоком обстоит? И вдруг такой вопрос задает: «Ты к Хрущеву как относишься?» — «Хорошо отношусь», — отвечаю. «Не подведет он с сельским хозяйством?» — «Не должен подвести», — говорю. Такой был разговор.