Александр Струев - Царство. 1955–1957

— Вот мудак!

— У меня, Родион, и без твоей микстуры работает!

— Попробуешь, тогда скажешь!

— Вези, брат, вези!

На стол поставили огромное блюдо с раками.

— Чего-то вы с раками припозднились! — Малиновский недовольно взглянул на Черненко.

— Доходили! — развел руками брежневский помощник.

— Костя, садись с нами! — кивнул Леонид Ильич.

— Нет, спасибо!

— Садись, кому говорят! — рявкнул Малиновский. — Ты как будто в армии не служил, начальство приказывает — делай!

Черненко покорно сел.

— Пиво бери! — грозно прикрикнул маршал.

— Давайте, ребята, за выдающиеся успехи приподнимем! У нас и спутники полетели, и плывет по морям-океанам первый в мире атомный ледокол!

— У меня скоро два подводных крейсера в море уйдут, тоже атомных! За успехи! — поддержал министр обороны.

Тост выпили с удовольствием.

— Все это благодаря Никите Сергеевичу! — напомнил Брежнев.

— Великий человек! Человечище! — воскликнул Родион Яковлевич. — А ну, Костя, наливай! За здоровье Никиты Сергеевича выпьем!

— За нашего вождя! — тихо добавил Андропов.

Леонид Ильич встал и провозгласил:

— Многия лета!

Компания стоя выпила.

— А давайте, братцы, еще партию? — подбирая коробочку с домино, предложил Малиновский.

— Ты, брат, не забывай простату сосать! — засмеялся Леонид Ильич.

— Да что ж ты, е… твою мать, острый такой!

— Давай, Родион, играть! Не ругайся!

— Еще пивка? — осведомился Черненко.

— И пивка, и водки! — ответил маршал. — Пиво без водки — деньги на ветер!

— И тут собака как заорет человеческим голосом: «На-ли-вай!» — подставляя рюмку, взвыл Брежнев.

Хрущев был очень доволен Фурцевой. Сделав ее членом Президиума и Секретарем Центрального Комитета, Первый Секретарь значительно расширил круг ее обязанностей. Никита Сергеевич считал, что, как Секретарь ЦК, Екатерина Алексеевна принесет куда больше пользы, чем руководитель Москвы.

— Ты, Катя, молодая, энергичная, хочу тебя целиком на ЦК определить. Москву ты переросла, как я раньше, а вертеться то здесь, то там — дело дурное!

— Ваши слова для меня — живая вода! — проговорила Екатерина Алексеевна.

— Суслов, хоть и надежный парень, но ты мне милей, потихоньку всю идеологию и кадры замкну на тебя. Так что расхолаживаться не придется!

— Я не расхолаживаюсь, Никита Сергеевич. Кого ж на Москву?

— Думал о Капитонове.

— Он человек четкий, только непробиваемый, толстокожий, что ли.

— А мне сюсюкать нечего, если что, я так по шее врежу!

— Это известно! — заулыбалась Фурцева. Ей льстило доверие Хрущева, она получила большой кабинет по соседству. Ни один серьезный вопрос не обходился теперь без ее участия. Суслов ходил зеленый, но при встрече старался еще ниже кланяться, согнувшись в три погибели, здоровался, всегда справлялся о ее здоровье и о здоровье Николая Павловича Фирюбина.

— Хамелеон! — шипела Секретарь ЦК, а в ответ мило улыбалась. Перебравшись на Старую площадь, Екатерина Алексеевна заняла особое положение в партийной иерархии, став третьей после Хрущева и Брежнева. Хотя Москву было жаль, всем сердцем привязалась она к столице.

Леля заставила Сережу встречать Новый год на Николиной горе. Сергей вынес тяжелейшее объяснение с матерью, но отец взял его под защиту и отпустил:

— Пусть молодежь сама празднует, а мы, Нина, Раду с Лешей позовем.

Нина Петровна долго не могла успокоиться — как же так, сын от рук отбился, Новый год справляет отдельно?!

— Лелька окончательно ему голову вскружила!

Но Лелю совершенно не заботило мнение Нины Петровны, она собиралась позвать гостей, устроить настоящее гуляние, с музыкой, с шампанским! И на следующий день праздновать продолжать: идти в дом отдыха «Сосны», кататься на санках с ледяных гор, а вечерами устраивать танцы! Гостей должно было собраться немало: Катя Судец, Ира Брусницына, Валентин, Слава Смиртюков, Коля Псурцев, Марина Бещева, Юра Брежнев, Юлиан, трубач Чарли, Василий Григорьев с Катенькой и братья Никольские — компания заводная!

— Ты не понимаешь, Сергуня, Новый год — это семейный праздник, а мы — семья, а у нас есть друзья! К тебе на Ленинские горы никого не пустят!

Сергей не спорил, но ему больше импонировало общество взрослых: рассудительные соображения, глобальные взгляды, заумные мысли, государственность и авторитетность высказываний — словно ты сам находишься в гуще событий, а ребята с девчатами умели лишь пить да балагурить. Но жене виднее! Пал Палыч Лобанов был мастак закатывать праздники и пообещал дочери все устроить в лучшем виде:

— Будут тебе и напитки, и угощения, и сладкое невероятное!

К столу Никиты Сергеевича, точно как и к застольям Микояна, Серова и Брежнева, он всякий праздник подсылал корзины с деликатесами.

По случаю шумного сборища на Никологорской даче сердобольный аграрий купил туда новый телевизор с громадным экраном, размером аж в том Большой Советской Энциклопедии. В Новый год молодежь прилипнет к телевизору, будет смотреть все подряд, с нетерпением ожидая «Голубой огонек».

Леля полдня просидела в парикмахерской, хотела поразить гостей прической.

С утра дачная прислуга начищала и наряжала дом, а пожилой дворник выволок на двор лестницу и, взобравшись на самый верх, стал украшать игрушками и огоньками уличную елку.

Шел снег, мелкий, как крупа, сыпучий. Не чувствовалось в его стремительном падении свежести, новогодней таинственности и чистоты. Непохож был этот колючий снег на новогодний, замороженные полульдинки-полуснежинки с шипением падали вниз, образуя под ногами грязно-мокрую рыхлость. Промозглость да завывания ветра делали мир вокруг некрасивым и грубым. Подобный снегопад случался обычно в середине осени, начинался внезапно с протяжным ветром, небо резко темнело, затягивалось тучами и — враз начинало мести. Так и сегодня, снег некрасиво сыпал, не позволяя ветру удерживать на весу снежинки, баюкая их в томной медлительности. Угрюмый снег этот не застилал горизонт мягким смирением, он громко, точно дождь, срывался на крыши, царапал по окнам и — умирал на неостывшей пока земле. Первые некрасивые сугробики накидал лопатой коренастый дворник.

В Сосновке зажглись фонари. Маршальский дом, поблескивая мутными огнями окон, исполинским силуэтом проглядывал в сумерках, угрожая опрокинуть ненастье, которое осмелилось его беспокоить. С наступлением темноты выкрашенные в зеленый цвет стены здания все больше чернели и растворялись во мгле.

— Безрадостный снег, не новогодний, — вымолвил Георгий Константинович, глядя в окно.