Виктор Вальд - Месть палача

Несколько недель не выходил Даут из своей спальни. Выполз, когда закончилось вино, и больше никто не приходил на его все слабеющий голос. Выполз и бесконечно удивился; во дворе ни единого человечка. Ни старательных писцов, ни незнающих ни мгновения покоя мальчишек-слуг, ни старших, ни младших чинов, и ни единого просителя. Более того – в конюшне ни навоза, ни единой клячи. Как само в клетках птиц, а в загонах скота.

Значит, огненный змей добрался и в счастливый город Бурсу, в столицу грозных осман. Более того – злой дух Гудо опустошил не только душу, он опустошил дом Даута, который он строил более десяти лет, ибо тайная служба и была тем, где ее начальник работал и отдыхал, думал и воплощал, смотрел за моря и слушал каждое слово каждого человека.

А теперь в его жизни ничего не осталось. Ни умных чиновников, ни преданных слуг, ни пронырливых соглядатаев, ни тайных посланников. Не стало и самого Даута. Того, который ежедневно был нужен повелителю осман. Которому приветливо кивали головами знатнейшие вельможи и великие воины. Которому кланялись гази, купцы и ремесленники. Пред которым сгибали спины множество рабов и христиан, живущих на землях бейлика [92].

Несколько недель и коварное вино превратили начальника тайной службы в никому не нужного пьяницу, окунаемого то в видения огненного змея, то в лед тихого голоса…

– …Значит ты не смог… Ты не выполнил мою особую просьбу… Ступай от меня…

А куда ступать? Кому тогда он нужен? Кому потребуется голова способная построить трех-четырех-ходовые лестницы изощренных планов? Голова, которая знает так много, что и сама себе от того часто не рада? Для многих (а имя им «легион») будет весьма приятно оторвать эту голову от крепкого тела и забросить ее в пучину синего моря. Ведь эти многие сделали так много, чтобы прозвучал могильный тихий голос…

«…Значит ты не смог… Ты не выполнил мою особую просьбу… Ступай от меня…»

А куда ступать? Кому тогда он нужен? Кому потребуется голова способная построить трех-четырех ходовые лестницы изощренных планов? Голова которая знает так много, что и сама себе от того часто не рада. Для многих (а имя им «легион») будет весьма приятно оторвать эту голову от крепкого тела и забросить ее в пучину синего моря. Ведь эти многие сделали так много, чтобы прозвучал могильный тихий голос…

«… – Значит ты не смог…. Ты не выполнил мою особую просьбу… Ступай от меня…»

«Так и поступит «легион»», – эта мысль едва полностью не расколола и без того разваливающуюся от тяжкого похмелья голову Даута. И стало страшно. Очень страшно.

И тогда Даут сделал первый верный шаг, вернее поднялся на ступеньку той длинной лестницы, которая поможет выбраться из глубокой и грязной канавы.

Уже через три дня, облаченный в крепкую миланскую броню, он свел на палубу наугад выбранного судна великолепного боевого коня. Отправляющиеся через Босфор воины с изумлением смотрели на присоединившегося к ним гази [93], на его восхитительное оружие и невиданного скакуна.

С высоты холма Измита у своего черного шатра смотрел на Даута и сам Орхан-бей, провожающий воинов в поход. Смотрели и другие, стоящие с ним рядом. Многие из них были тем самым «легионом», способствующие падению начальника тайной службы. Смотрели и ничего уже поделать не могли. Ибо сам повелитель осман одобрительно кивнул головой своему некогда верному тайному псу, благословляя его священный путь воина-гази. Путь, который привел его к этому счастливому дню. Ибо сегодня Даут окропит свой меч кровью тех, кто сжег «синего шайтана», тем самым породив огненного змея, лишившего души самого его.

И совершая фаджр [94], Даут просил у Великого Аллаха только одного – неутомимости в бою. Все остальное в нем было в избытке. В том числе и нетерпения.

И вот «Сами`а-ллах̇у лиман хамидах̇» [95]. Тысяча отважных гази выстроилась для атаки. Подняты знамена и зазвучали боевые трубы. Еще немного и грозная лава двинется на стены, за которыми укрылся тот, кто посмеялся над тонущими воинами османских галер. Эти бесподобные гази будут отомщены. И горе каждому, кто станет на защиту наглеца по имени Мелесий.

Даут давно не был в строю. Он сам, пользуясь почтением не знавших об его падении воинов, выбрал место на острие атаки, рядом с главными боевыми знаменами. Он смотрел на сосредоточенные, несколько хмурые лица воинов и точно знал, что души их ликуют от предстоящего служения Великому Аллаху. Вот только несколько смущали сами знамена, на которых были вышиты христианские символы Византии – полумесяц, в середине которого на ветру трепетала звезда.

Православный полумесяц, символ луны, чаша земли, эмблема плодородия и жизненных сил, залог христианской безопасности стал символом могущества османов. Теперь Полумесяц противостоял идеи Креста.

И вспомнил Даут руины разрушенного землетрясением Галлиполя. Вспомнил павший крест и оставшееся от него основание. Вспомнил радостного Сулейман-пашу и его слова:

– Воины ислама! Османы и мои доблестные гази! Посмотрите на этот павший крест! Посмотрите и туда, откуда он был низвергнут! Твердь, чаша земная [96], на которой покоился крест, незыблема волей Аллаха, как и его звезда о пяти концах. Это воля Аллаха и пять обязательных молитв в его честь на кончиках звезды. Пусть то, что осталось незыблемо от христианского знака, отныне будет несокрушимым символом нашей веры и отличительным знаком османов. Пусть враги ислама дрожат, едва только взглянув на полумесяц и священную звезду. Это воля и знак Аллаха! Он подарил нам еще один христианский город. Отсюда мы двинемся покорять дикарей Европы! Велик Аллах! [97].

Вспомнил уносящего на спине павший крест Гудо. Вспомнил и с ненавистью прошептал:

– Гори в аду, проклятый «синий шайтан».

Вспомнил и свои собственные слова, сказанные тогда: «Пусть идет! И пусть несет свой крест». Вспомнил и то, что перекрестил удаляющегося Гудо тайным крестом. И вот чем отблагодарил Даута «господин в синих одеждах» – грязной канавой, из которой придется еще очень долго выбираться. Если конечно он отличится в этом бою, и в последующих.

И все же эти знамена… Как теперь Гудо отделить от нового символа османов?

«Эти гази пришли мстить также и за своего Шайтан-бея, подарившего им Галлиполь, первую большую землю в Европе», – прикусив губу, подумал Даут.

Еще ночью, у костра он слышал, как один из воинов пересказывал рассказ очевидца смерти «синего шайтана» на ипподроме Константинополя. Воины слушали и вздыхали. Ведь многие из гази были тогда с Сулейманом-пашой в Галлиполе и радостно возвеличивали «господина в синих одежда»: «Шайтан-бей! Шайтан-бей! Шайтан-бей!».

Видели бы они правду. Ту, что видел Даут – правду об огненном змее.