Павел Винтман - Голубые следы

На земле вновь зажглися цветы,
И опять небеса с голубинкой…
Это ты, дорогая, ты
Улыбнулась своей улыбкой.

Мир в томлении летнем застыл,
Мир колышется еле-еле…
Это ты, дорогая, ты
Прошептала, что будешь моею.

В освещенье простой красоты
По лесам золотая осень…
Это ты, дорогая, ты
На ветру распустила косы.

Весеннее марево, легкая дымка
Над черною тенью недавних проталин,
Взмыванье стрижей, голоса молодые
Заманчивей делают синие дали.

Бровей твоих взлеты, красивых и узких,
И строгие плечи с наивной родинкой,
Впервые надетая летняя блузка, —
Весеннее марево, легкая дымка.

Я тебе свои лучшие песни пропел…
Улыбнулась печально, ушла по тропе.

Безвозвратно ушла. Я смертельно устал.
Лес огромен и пуст. И дорога пуста.

Только снег. Только белые тени манят.
Ни тебя, ни меня. Ни тебя, ни меня.

Бывает так:
слегка-слегка
Коснется март покровов снежных,
Коснется трепетно и нежно,
Как неумелая рука.

И утро легкий снегопад
На вечер делает похожим.
И, как румянец осторожный,
По вечерам висит закат.

Не терпит красок франтоватых
Такая ранняя весна —
Она прекрасна и ясна,
Как ты, печальная инфанта.

Лучей допросы перекрестны,
И сад как на ладони весь.
Когда в душе родится песнь,
Она прозрачна и чудесна.

Но песню в люди унесло.
И вот уже сомненье мучит,
Что спеть ее возможно лучше,
Что только не хватает слов.

Всю жизнь без отдыха и сна
Искать слова судил нам фатум.
Душа поэзии грустна,
Как ты, печальная инфанта.

Сначала встреча, позже — страсть,
Затем успех, потом привычка.
За этим следует обычно
Разрыв — в слезах или смеясь.

Сначала друг, потом — жена,
Затем измена иль измены,
Так называемые сцены:
Он ей или ему — она.

И не отыщешь виноватых,
И лишь тоска осталась нам.
И в сущности любовь грустна,
Как ты, печальная инфанта.

Где б ни сходились отважные воины,
Сталью звеня,
Где б ни кипели кровавые войны, —
Всюду был я.

Злоба ль на крыльях бойцов проносила,
Или любовь,
Я — это сила, которая силу
Двигала в бой.
Русь! Ты воскресла, все беды изведав,
В вихре боев.

Русь, я с тобой. Потому, что победа —
Имя мое!

Какие копыта дорогу клевали,
Не спеть никому ни в какой «Калевале».
Да всех не запомнит, да всех не признает
Прямая дорога, дорога степная.
По ней проносили хоругвь Святослава,
Осыпану пылью, овеяну славой.
Князь Игорь бежал в полуденной истоме
С широкого Дона к далекому дому.
Здесь ржали сухие татарские кони,
Скрипели телеги, пластались погони,
Смолкали лихие казачьи походы.
Пустынные степи, тяжелые годы.
Но вешние ветры, но громы и грозы,
Деникинцев шпоры, буденновцев звезды…
Прямая дорога, как вихрь, пронесла их…
И эту степную дорогу я славлю.
Овеяна ветром, копытами взрыта
Степная дорога, родная Таврида.

Рассечен сумрак тетивой звенящею,
Во вражий стан крылатый вызов послан,
Рассвет забрезжил над рекой молчащею —
Что было до? Что будет после?

Кроваво-желт степной тяжелый полудень,
Под горло смерть покос богатый косит —
Не сгинуть воронам в сей год от голоду,
Что было до? Что будет после?

Сломались пики, сабли затупилися…
И вражьи стрелки что лихие осы,
Но ждет засадный полк сигнал, чтоб вылететь.
Что было до? Что будет после?

Всех сосчитать, что заснули мертвецки,
Я не берусь.
Станы татарские, тьмы половецкие,
Храбрая Русь.

Тем смельчакам, что остались живыми,
Смерть на пиру.
Утром под страшный настил положили
Пленную Русь.

С этими кончили. Завтра продолжат
Злую игру.
Завтра всю Русь под копыта положат,
Гордую Русь.

Над степью недобрые тучи —
недобрые люди…
Ой, что ж это будет?
Стрелою летучей по нашим дорогам
Просвищет тревога.

Недобрые люди —
недобрые тучи над степью,
Останется пепел.
Ой, нет тебе, Русь,
ни победы, ни клича, ни князя.
В раздорах завязнешь.

Недобрые люди —
над степью недобрые тучи.
За грех наказанье.
Я плачу. Я плачу слезою горючей
О Киеве стольном, о Суздале славном, о ярой
Рязани.

За Диким полем множились костры их,
Тянуло к городу тяжелым, смрадным чадом,
Татары сабли у костров острили
И наполняли стрелами колчаны.
Потоп копыт и конских морд лавина.
На саблю — сто. По двадцать пик на пику.
И русский клич у церкви Десятинной
Звучит последним лебединым кликом.
Земля дрожит от страха и от зноя.
Сражаться больше некому и нечем.
Повис над окровавленной землею
Широкоскулый желтый вечер.

Наши избы — дымные конуры,
И грустны чахоточные нивы.
Край наш сирый, пасмурный и хмурый,
Наши парни хилы и трусливы.

Некому сказать здесь нежно: «Милый…»
Над избою звоном звонят сосны,
Непокорной девичьею силой
Лишь они подруги мне и сестры.

Не боясь людской и божьей кары,
В степь уйду, где вольный ветер веет.
Уноси меня, степняк-татарин, —
Быть хочу наложницей твоею.

Татарин любит льстивые слова,
Он саблею гордится да конями…
Он силою силен, а я силен рублями,
И будет властвовать моя Москва.

Тверская покатилась голова
Под черной тяжестью моих наветов.
Он поднял меч, и он казнен за это.
И будет властвовать моя Москва.

Из рук татарских принял я ярлык.
Да, на коленях полз в Орду за ним я,
Но над моей Москвой теперь взлетят орлы,
Как над могучей Византией.

Ой ударь, кузнец, молотом, молотом —
Откуй, кузнец, щит булатный,
Чтоб мой милый, мой сокол, мой молодец
Вернулся обратно.

Ой ударь, кузнец, молотом, молотом —
Сталь огнем и водой изведай,
Чтоб мой милый, мой сокол, мой молодец
Вернулся с победой.