Шапи Казиев - Ахульго

Муэдзины взывали со всех мечетей:

– Рабы Аллаха, люди Аллаха! Поспешите на помощь, братья!

Глашатаи кричали с крыш:

– Приказ от Шамиля! Выходите!

Народ собирался на годеканах, и мюриды говорили людям:

– Всем известно о вашей храбрости! Теперь ваш имам нуждается в вашей помощи!

– Его окружили на Ахульго!

– Хотят задушить нашу свободу!

– Не думайте, что вас это не коснется!

– Если генерал, да поразит его Аллах, одолеет Шамиля, ханы доберутся и до вас!

– Неужели вы хотите стать рабами мучителей?

Не было аула, откуда бы и раньше не уходили люди к Шамилю. Тогда шли по выбору, по одному от нескольких домов, и такие наборы происходили уже не раз, лишая аулы самых сильных мужчин. Но теперь настала пора, когда нужны были все, кто мог держать оружие. Никто не мог заставить горцев выступить на битву. Однако все понимали, что если сегодня беда добралась до твоего соседа, то завтра доберется и до тебя.

– Быть может, нам даже не придется сражаться, – говорил Ахбердилав.

– Чем больше нас будет, тем скорее отступит генерал, а первыми разбегутся отступники-ханы!

Люди стекались с хуторов, шли, бросая поля и сады. Война за правое дело считалась делом первостепенной важности. Старики красили хной бороды, чтобы сойти за молодых. Даже те, кто не отличался воинственным характером, прощались с семьями, чтобы не прослыть трусом и не покрыть несмываемым позором имена своих предков, а с ними и будущих потомков. Добыть в бою славу было важнее, чем нажить богатство. Все прочее могло погибнуть, исчезнуть, все, кроме доброго имени. Человек из славного рода всегда был в цене.

Каратинцы, андийцы, гумбетовцы, люди из других обществ собирались в указанных наибами местах, а затем вливались в отряды Ахбердилава и Галбац-Дибира.

Но даже срочная мобилизация имела свои правила. Кто не мог выступить сам по старости или болезни, тот выставлял коня с седлом и снабжал остальным того, кто отправлялся на войну. Точно так же, как немощные посылали в хадж своих «заместителей», а благодать от совершенного паломничества доставалась обоим. Каждый воин должен был иметь сто пуль и соответствующее количество пороха. Конные имели позади седел хурджины с провизией и прочими необходимыми вещами вроде бурок или подков. Сверху привязывали бурки с башлыками. Если отряд был пеший, каждый имел небольшой запас самой простой пищи. В походе воины привычно полагались на местное население, которое не оставляло их в нужде.

Те же неписаные правила требовали, чтобы раненых и убитых выносили даже под пулями и при малейшей возможности отправляли домой.

– Но не бойтесь и погибнуть на пути Аллаха! – убеждал горцев Ахбердилав.

– Шахиды обретают вечное блаженство и могут ходатайствовать за всех своих близких!

А старики вспоминали погибших героев и объясняли молодым воинам:

– Если воин погибает в бою, его похоронят в запачканной кровью одежде, чтобы в Судный день Аллах выделил его перед остальными особой милостью.

Усилившись пополнением, отряды Ахбердилава и Галбац-Дибира разделились у Сагритлохского моста. Он был перекинут над глубокой пропастью, на дне которой бушевало Андийское Койсу, легко, как забаву, перекатывая большие валуны. В соответствии с полученным от Шамиля приказом Ахбердилав перешел мост, чтобы двинуться на Ашильту. Чуть позже по левой стороне реки должен был выступить к Чиркате Галбац-Дибир, который ждал еще новых подкреплений.

Ахмед-хан Мехтулинский, получив приказ Граббе блокировать Сагритлохский мост, призадумался. Явившись под Ахульго и оценив ситуацию, он решил, что Шамилю пришел конец. А вместе с имамом, как полагал хан, неминуемо рухнет и Имамат. Выходило, что опасность для ханства почти миновала, и Хаджи-Мурад, главный соперник Ахмед-хана в Аварии, уже был не нужен. От него следовало как-то отделаться. И приказ выдвинуться навстречу Ахбердилаву представлялся Ахмед-хану путем к избавлению от опасного соперника.

«Пусть два хунзахца перережут друг другу глотки», – потирал руки Ахмед-хан.

Он вызвал Хаджи-Мурада и велел ему выступить к Сагритлохскому мосту. Гордый джигит не терпел хана и ни во что не ставил его воинские способности. Но тут вынужден был выполнять приказ, исходивший от самого Граббе.

– Какой дорогой идти? – спросил Хаджи-Мурад.

– Короткой, – велел Ахмед-хан.

– И чем скорее, тем лучше.

– Правильнее было бы двинуться снизу, вдоль реки, – предложил Хаджи-Му-рад.

– Там и дорога лучше.

– Выполняй, что велено! – повысил голос Ахмед-хан.

– Генералам виднее!

Хан имел в виду не только Граббе, но и себя, носившего звание генерал-майора.

Хаджи-Мурад знал цену таким генералам, но возражать не стал. Он собрал своих людей, и отряд тронулся напрямик, через гору. Дорога была недалекая, около семи верст, но достаточно трудная, и Хаджи-Мурад не торопился, щадя своих людей и коней. Когда сверху открылся вид на Сагритлохский мост, Хаджи-Мурад увидел, что через него переправляется большой отряд. Но в сумерках всего было не разглядеть, и Хаджи-Мурад отправил вперед разведку. Его люди наткнулись на разведку Ахбердилава и после небольшой стычки отступили.

– Ахбердилав идет на Ашильту! – сообщили разгоряченные разведчики.

– У нас одного ранили.

– Встретим его здесь, – сказал Хаджи-Мурад.

– А если он пойдет по нижней дороге, вдоль реки? – предположил разведчик.

– Генералы так не думают, – пожал плечами Хаджи-Мурад.

– Им виднее, а наше дело – исполнять их приказы.

Ахбердилав, получив известие о том, где находится горская милиция, двинулся к Ашильте вдоль реки. Наступившая ночь скрывала его движение, да никто и не ждал его с этой стороны. Граббе был уверен, что все перекрыто, а Ахмед-хан попивал с Траскиным кофе в предвкушении успеха своей интриги.

Воины Ахбердилава обрушились на Ашильту внезапно. Сначала его мюриды бесшумно сняли передовые посты, затем бросились на стоявшие перед аулом палатки кабардинцев. В лагере поднялась тревога, но две роты были смяты, не успев оказать серьезного сопротивления.

Никто не понимал, что происходит. Батальоны были подняты сигналами «В ружье!» и бежали на шум выстрелов, доносившихся из разрушенного аула. Тем временем Ахбердилав успел занять Ашильту и прилегающие сады. Увидев, какой переполох поднялся в лагере, горцы дальше не пошли. Знай Ахбердилав, что даже главная квартира штаба оставалась почти без прикрытия, он бы постарался развить свой успех. Но пока разведчики пытались выяснить, что к чему, подоспевшие роты вступили с горцами в перестрелку.