Шапи Казиев - Ахульго

Почти подружившись с пленницей, горянки заглянули и в ее саквояж, который мужчины не тронули из деликатности. Женщины посмеивались, узнавая применение незнакомых вещиц, удивлялись золоченому зеркальцу, примеряли к своим длинным косам гребешок из слоновой кости. Но содержимое футляра, обнаруженного на самом дне саквояжа, повергло их в ужас. Они схватили дуэльные пистолеты и начали что-то сердито говорить, тыча ими в лицо Лизе. Затем забрали футляр, заперли Лизу на замок и побежали рассказывать мужьям, что у русского падишаха скоро кончатся солдаты и он теперь посылает воевать женщин вот с такими пистолетами.

Аванес томился в яме, но не отчаивался. Он знал, что если сразу не убили, значит оставалась надежда на спасение. Обмен или выкуп. На первое он не рассчитывал, помня, сколько людей должны были ему деньги и не торопились отдавать. Второе представлялось ему более возможным, верная Каринэ ничего не пожалеет, чтобы спасти драгоценного супруга. Но до разорительного выкупа следовало испробовать и другие способы, учитывая, что Аванеса и так лишили имущества, которое он вез и копил с риском для жизни, под пулями и ядрами.

Вечером Аванесу спустили несколько хинкалов и кувшин воды. Аванес подкрепился и, собравшись с духом, заорал:

– Будь я проклят, что помогал мюридам! Вот она, их благодарность!

Это не произвело никакого действия. Но Аванес решил не сдаваться.

– Да покарает меня ваш Аллах за то, что укрывал ваших лазутчиков!

В ответ он услышал только призыв муэдзина на вечернюю молитву. Аванес понял, что теперь кричать бессмысленно и даже опасно. Ожидая, пока молитва закончится, он перебирал в памяти все свои операции с горцами, запрещенные царским начальством.

– Зачем мне не отрубили голову, когда я продавал офицерам андийские бурки? – взывал Аванес.

– Почему у меня не отсохли руки, когда я доставал мюридам железо для оружия и свинец для пуль? Русские сажают в яму за долги, а меня посадили за то, что вы все мне обязаны!

Но про Аванеса будто забыли. Никто не заглядывал в его яму, кроме луны.

– Да отсыреет тот порох, которым я снабжал мюридов Шамиля!

Горцы хоть и не отзывались на вопли Аванеса, но слушали его внимательно. Однако никто не мог понять, чего требует этот армянин, пока не нашелся буртунаец, хорошо понимавший по-русски.

Он с интересом выслушал длинный список претензий маркитанта, из которого следовало, что горцы давно бы остались без оружия, пороха и всего прочего, если бы не добрая воля Аванеса, всегда бывшего в душе сторонником Шамиля.

– А помнишь, как ты продал мне красную кизлярскую водку под видом лекарства от простуды? – напомнил Аванесу буртунаец.

– Водку? – деланно изумился Аванес, обрадовавшись, что на него, наконец, обратили внимание.

– Мусульманину?

– Я тогда сильно промок под дождем. Два дня сидел в засаде, поджидал шуринского начальника, – объяснял людям буртунаец.

– А появился этот армянин. Я его не тронул, потому что он обещал мне лекарства. Говорил, что я умру, если его не выпью.

– А разве не помогло? – спросил снизу Аванес.

– Мне всегда помогает.

– Простуда, конечно, прошла, – признался буртунаец.

– Только потом пришлось грех смывать.

– Было бы тебе легче, если бы умер? – недоумевал Аванес.

– Лучше бы умер, – ответил буртунаец.

– А какой я тебе порох достал? – напомнил Аванес.

– Английский! Нет то что ваш, самодельный!

– Что за порох? – заинтересовались горцы.

– Есть у тебя еще?

– Давно кончился, – развел руками буртунаец.

– Сильный порох был.

– У меня есть! – кричал Аванес.

– Да вы Джамала спросите, Чиркеевского, сколько я ему чего доставал!

Джамал был у горцев человеком уважаемым. Они начали совещаться, решая, как быть с пленником, оказавшим горцам столько услуг.

– Так ты знаешь Джамала? – не верил буртунаец.

– Как не знать? – кричал Аванес.

– Кунак мой!

– Надо его выпустить, – предложил аксакал.

– Джамал и мой кунак тоже.

– Погоди, – не соглашались другие.

– Может, врет он все?

– За шкуру свою дрожит.

– Спроси-ка его, откуда у него в повозке было столько нашего оружия?

Буртунаец спросил, и Аванес, не моргнув глазом, ответил:

– Как это откуда? У солдат скупал после боев, чтобы гяурам не досталось!

– А пистолеты у твоей жены откуда?

– Пистолеты? – растерялся Аванес, не знавший ни про какие пистолеты ни у Каринэ, ни у Лизы, которую объявил теперь своей женой.

– Думаешь, мы не знаем? – говорил буртунаец.

– У твоей жены нашли в тайной коробке. Сразу две штуки.

По паре в коробке могли быть только дуэльные пистолеты, о которых как-то обмолвился Аркадий, навещавший Лизу. Сообразив, о чем идет речь, Аванес ответил:

– Это не пистолеты! Это подарок Шамилю!

Последнее заявление произвело на горцев должное впечатление. Они еще немного поспорили, но все же решили достать Аванеса из ямы.

– Поживет пока у меня, – сказал аксакал, кунак Джамала.

– Хорошо, – согласились остальные, с уважением поглядывая на Аванеса.

– Пусть наиб сам решает, что с ним делать.

– А где моя жена? – строго спросил Аванес.

– Разве мюриды воют с женщинами?

– Ее тоже пусть приведут ко мне, – велел аксакал.

– А если этот человек нас обманул, я сам снесу ему голову.

Аксакал пожал Аванесу руку и повел гостя к себе в дом. Его поселили в просторной и хорошо убранной кунацкой. А через некоторое время привели и Лизу, которая все еще не верила в свое спасение и со слезами бросилась на грудь к Аванесу.

– Боже мой, как я перепугалась! – повторяла Лиза, утирая слезы.

– Аванеса везде уважают, – успокаивал Лизу маркитант.

– Война кончается, потому что никому не нужна, а торговля нужна всегда. Даже этим разбойникам.

Открылась дверь, и жена аксакала внесла в кунацкую небольшой столик, на котором стояли изысканные по горским понятиям блюда: масло, сыр, мед, урбеч, орехи, золотистый вареный курдюк, чесночная подлива и горячий хлеб. Тут же были сохранившиеся с прошлого урожая яблоки, груши и хурма. Затем внучка аксакала внесла и дымящийся самовар.

– Батюшки! – всплеснула руками Лиза.

– Самовар! Родной!

– У меня брали, – гордо сообщил Аванес.

– Русский товар хорошо в горах идет.

Хозяин деликатно закрыл за собой дверь и оставил гостей одних. Лизу следовало отправить на женскую половину дома, но после тревожной разлуки можно было оставить мужа с женой и наедине, хотя бы пока поужинают.

Привычка Граббе выступать в темноте приучила отряд не спать, а лишь дремать, по крайней мере до полуночи. Так оно случилось и на этот раз, когда Граббе выступил против Ахбердилава. Командующий твердо решил расквитаться с наибом за дерзкое нападение на отряд и покончить с его постоянными угрозами. К тому же лазутчики сообщали о том, что Ахбердилав и Сурхай опять перешли Сагритлохский мост и что-то замышляют Галафееву, которого Граббе оставил командовать вместо себя под Ахульго, он строго наказывал: