Шапи Казиев - Ахульго

– Позвольте доложить, ваше превосходительство, – докладывал адъютант.

– От Шамиля прибыл парламентер.

– Парламентер? – Граббе победно оглядел подчиненных.

– Сдача?!

– Не могу знать, ваше превосходительство!

– Давайте его сюда!

Васильчиков вернулся с Джамалом.

– Ба! – воскликнул Пулло.

– Старый знакомый!

Джамал церемонно поздоровался с Граббе и его командирами, а затем объявил:

– Шамилю надоело воевать, он хочет говорить о мире.

– А ты почем знаешь? – спросил его Граббе.

– Знаю, – многозначительно улыбнулся Джамал.

– Сами увидите.

– Старый плут, – шепнул Попов Лабинцеву.

– Известный мошенник, – так же тихо ответил Лабинцев.

– Сын его у нас служит, а отец для Шамиля старается.

– Так что же предлагает твой Шамиль? – недоверчиво спросил Граббе.

– Мир, – ответил Джамал.

– Вы его не трогаете, он вас не трогает. И все идут по домам.

– Это я уже слышал, – заявил Граббе.

– Но не затем я сюда явился, чтобы Шамиль учил меня, что делать. Пусть сдается, и дело с концом.

– Так разговор не получится, – с сожалением вздохнул Джамал.

– Что люди скажут?

– Мне нет до этого дела, – сердился Граббе.

– У меня с бунтовщиками разговор короткий.

– Шамиль хоть и имам, но без разрешения совета ничего не сделает, – терпеливо объяснял Джамал.

– А совет хочет знать ваши условия.

– Сдача на милость победителя! – твердил свое Граббе, вдохновленный миражом скорого триумфа.

– Нельзя ли, господин генерал, написать Шамилю письмо? – попросил Джамал.

– Он мне не поверит, что вы не желаете кончить дело миром.

– По мне, так лучше ультиматум, – сказал Лабинцев.

– Штыком написать да картечью припечатать, – добавил Пулло.

– Воля ваша, – развел руками Джамал.

– Пишите, как хотите. Но мир любит другие слова.

– Будут тебе слова, – пообещал Граббе.

– Ступай пока.

Дождавшись, пока Джамал уйдет, Граббе торжествующе улыбнулся.

– Час близок, господа! Так и быть, по случаю исторического свершения обойдемся с Шамилем как с достойным противником. Тем важнее будет победа!

– Надо бы помягче написать, – советовал Галафеев.

– Горцы – народ гордый.

– Чего уж тут церемониться, господа? – не соглашался Пулло.

– Куй железо, пока горячо, – кивал Лабинцев.

– Неужели сдастся? – не верил Попов.

– А я, грешным делом, полагал, что до зимы тут просидим.

– И без того засиделись! – важно произнес Граббе.

Он на минуту задумался, ощутив себя сразу и Ганнибалом, и Наполеоном, и принялся диктовать Милютину:

– Итак. Предварительные условия капитуляции…

Милютин замер с пером в руке, затем оглянулся на командиров и осторожно возразил:

– Ваше превосходительство, позвольте напомнить, что капитуляцию вы изволили предлагать и при Аргвани, однако Шамиль ее не принял, хотя находился на менее сильных позициях.

– И что же с того, милостивый государь? – недовольно спросил Граббе.

– Я только хотел заметить, ваше превосходительство, что недооценка противника и унизительное с ним обращение с точки зрения военной теории…

– Так-с, – процедил Граббе.

– Любопытно будет узнать.

– Я в том смысле, что если бы капитуляцию заменить хотя бы на перемирие…

– Вздор! – загремел Граббе.

– И теория ваша – вздор! А учили вас, как драться с горцами? Это Азия-с! Кавказ! Засады, завалы, обвалы, ночные вылазки, наскок – отход! И брошенные, выжженные аулы на пути отряда. А если не выжжены, то чистые крепости, а не аулы. Это вам не австрийские деревеньки. Тут кругом фронт. Авангарду спокойнее, чем арьергарду. Да дети с кинжалами, да женщины – чистые амазонки. Ты ей комплимент, а она тебе нож в брюхо. Старухи – и те загрызть готовы. Не так ли, господа?

– Ваша правда, – согласился Галафеев.

– Горцы дерутся отчаянно, по своим понятиям. Однако же…

– Оставьте ваши фантазии, господа! – горячился Граббе.

– Я вас научу, как надобно горцев усмирять! У них горы – у нас пушки! Ученые! Что они понимают, что видят из окон Генерального штаба? А я нюхал пороху по всей Европе.

– Наскоком да испугом Шамиля не взять, – сказал Лабинцев.

– Так извольте открыть сию тайну, – вопрошал Граббе.

– Как же мне взять Ахульго, как до Шамиля добраться?

– Тут и другие меры не помешают, – советовал Галафеев.

– Попробовать приласкать Шамиля, а там видно будет.

– Опять теории! – негодовал Граббе.

– Сыт по горло! Головин советует, Чернышев указывает, а как – никто не говорит. Ермолова в гении произвели, а где результат? Как заварил кашу, так скоро четверть века будет, как расхлебываем, а толку никакого.

– И все же, если под благовидным предлогом начать переговоры… – стоял на своем Галафеев.

– Что? С кем? – продолжал шуметь Граббе.

– С этим бунтовщиком, смутьяном?

– С противником, – развел руками Галафеев.

– Кто бы он ни был.

– Много чести.

– Так ведь и крови немало, – сказал Лабинцев.

– Уж сколько лет горцев шапками закидываем, а воз и ныне там, – сказал Попов.

– Да и шапок уже не хватает.

– Ядрами их надо закидывать, а не шапками, – сказал Граббе.

– Транспорты прибыли?

– Ждем, – ответил Пулло.

– На Ахульго ядер не напасешься.

– Переговоры, – напомнил Лабинцев.

– И вы того же мнения? – обернулся Граббе к Пулло.

– Если рассудить, то нам тяжело, а им-то там совсем туго, – сказал Пулло.

– Глядишь, и поймут, что деваться некуда.

– Генерал Фезе уже вел с ним переговоры, – поморщился Граббе.

– Шамиль его вокруг пальца обвел да из гор выдворил.

– Это только по внешности будут переговоры, – успокаивал командующего Пулло.

– А на деле – тот же ультиматум. А пока Шамиль будет думать, и транспорты со снарядами подоспеют, и мы левый берег займем.

– Капитуляция! – стукнул кулаком по столу Граббе.

– А вам, господа, мое почтение.

Все козырнули и вышли, кроме Милютина, которому Граббе велел остаться и писать ультиматум.

Взволнованный открывающимися перспективами, Граббе никак не мог сформулировать свои требования в надлежащей форме. Он понимал, что этот документ может стать частью истории, и желал придать ему сообразное величие. Составив первый вариант, он обнаружил, что забыл упомянуть в нем императора, а это было непростительной ошибкой в смысле дальнейшей карьеры генерала. Головиным можно было пренебречь, но государь должен был ясно присутствовать. Управившись с императором, Граббе заново перечитал документ и обнаружил, что упустил окружение имама, судьбу которого тоже надлежало определить. Потом Граббе вспомнил про оружие, которого непременно следовало лишить горцев, прежде чем брать их в плен. Кроме того, Граббе решил предначертать будущность и самого Ахульго – этого грозного бастиона мятежных сил. Граббе с удовольствием сравнял бы его с землей, будь такая возможность. Но так как это было немыслимо, то Ахульго нужно было каким-то образом обуздать, взять в плен, изъять у горцев, хотя бы в виде контрибуции, и подчинить императору.