Шапи Казиев - Ахульго

– Зима, – вздохнул хан.

– Холод меня не остановит, – уверял Граббе.

– Только вот дорог нет.

– Дороги – что, их сделать можно, – сказал Ахмед-хан.

– А вот чем коней кормить? Надо весной за Шамиля приняться, по-настоящему.

– Я вас вот о чем попрошу, любезный.

– Граббе встал, подошел к столу и положил руку на бумаги, пришедшие от Головина.

– Некоторые господа ничего не смыслят, думают, что если Шамиля не трогать, то и он их не тронет.

– Еще как тронет! – вскочил Ахмед-хан.

– И так почти весь народ его сторону принял! Даже те аулы, которые от вас недалеко, которые называют себя мирными, и те ему тайно помогают.

– Какие же это аулы? – спросил Граббе.

– Хотя бы Чиркей или Миатли. Кругом крепости ваши, а они мюридов снабжают и людьми, и припасами. Их надо в первую очередь наказать!

– Совершенно с вами согласен, – прервал хана Граббе.

– Однако же будет лучше, если вы все бесчинства Шамиля, особенно что население к нему склоняется, подробнейшим образом изложите на бумаге.

– На бумаге? – переспросил Ахмед-хан.

– В письменной, так сказать, форме. У вас ведь есть наш помощник?

– Как не быть, – кивнул Ахмед-хан.

– Вот вы ему и изложите о бесчинствах Шамиля, а он все преотлично запишет, – объяснял Граббе.

– Мне нужно от вас свидетельство, чтобы предпринять решительные действия. И другим владетелям предложите то же сделать.

– Это можно, – согласился Ахмед-хан.

– А про все мои убытки тоже писать?

– И это пишите без стеснения, – сказал Граббе.

– Я приобщу ваши рапорты к своему письму на имя государя императора.

– Самого царя? – не верил Ахмед-хан.

– Кто же еще даст нам средства, коими с Шамилем совладать можно? Не Головин же.

– Напишем, – пообещал Ахмед-хан.

– Все напишем.

– Рад, что вы меня понимаете, – сказал Граббе.

– А за сим…

Граббе хотел уже закончить аудиенцию, но Ахмед-хан не хотел уходить с одними обещаниями.

– Господин генерал, – сказал Ахмед-хан, упершись руками о стол.

– Зима длинная. Надо что-то делать. Шамиль на месте сидеть не будет. У него теперь мюриды, вроде гвардии, они на зимние квартиры не уходят, как ваши.

– Что же вы предлагаете? – спросил Граббе.

– Даже когда имам сидит в своем Ахульго, его мюриды по аулам ездят, народ волнуют.

– Агитаторы? – догадался Граббе.

– Проповеди читают, – продолжал Ахмед-хан.

– Адскими муками пугают, кто не будет исполнять шариат. Даже сюда, на равнину приходят.

– Может, и нам следует агитаторов послать?

– Надо бы, – соглашался Ахмед-хан.

– Еще много есть аулов, которые колеблются, которые еще не поддались коварным речам мюридов.

– Вот и наставьте их в должном смысле, – предложил Граббе.

– Я сам мусульманин, – ударил себя в грудь хан.

– И шариат знаю. Но я не проповедник. Надо таких людей найти, которые объяснят нашим невеждам, что Шамиль их обманывает и неправильно толкует шариат!

– Это вы дело говорите, – кивал Граббе.

– Главное, чтобы человек этот был ученый, большой ученый, не наш, – предупредил Ахмед-хан.

– Почему же? Разве своим не больше верят?

– Наших народ слушать не станет, – объяснял Ахмед-хан.

– Шамиль и первый еще имам Гази-Магомед, когда узнали, что один из учителей их пьет вино, стали упрекать его, что тот нарушает шариат. А тот говорит: яйца курицу не учат.

– А они что? – спросил Граббе.

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Вылили все его вино и разрушили дом, а сам он убежал к шамхалу.

– Кажется, я знаю человека, который нам нужен, – припоминал Граббе.

– Кто он? – обрадовался Ахмед-хан.

– Большой ученый.

– Тогда давайте его сюда, и поскорее, – советовал Ахмед-хан.

– Пока весь Кавказ не загорелся от моря до моря!

– Я напишу в Тифлис.

– В Тифлис? – насторожился Ахмед-хан.

– Он там живет, – объяснил Граббе.

– На жаловании у нас состоит.

– Казанский муфтий? – прищурился хан.

– Мустафин?

– Кажется, так, – кивнул Граббе.

– Вы его знаете?

– Его тут все знают, – махнул рукой Ахмед-хан.

– Его уже присылали.

– И что же?

– Он теперь, наверное, благодарит Аллаха, что живой отсюда ушел, – рассказывал Ахмед-хан.

– А когда приезжал, обещал всех успокоить и даже самого Шамиля убедить, что тот неправильно толкует шариат, сеет смуту и напрасно поднимает кинжал против ханской власти и могущественного царя.

– Народ, выходит, не внял проповедям?

– Послушали, поспорили, а потом пригрозили муфтию, что убьют, если в Тифлис не уберется.

– Дас, – задумчиво произнес Граббе.

– Так они и другого не послушают.

– Смотря кого, – пожал плечами Ахмед-хан.

– А вы как полагаете? – спросил Граббе.

– Не знаете ли таких, кто действительно может повлиять на заблудших?

– Знаю, генерал, – загадочно произнес Ахмед-хан.

– Их все слушаются.

– Кто же сии господа? – любопытствовал Граббе.

– Сила и золото, – ухмыльнулся Ахмед-хан.

Сурхай осмотрел работы, сделанные без него, и остался доволен. Кроме подземных сооружений, были возведены две линии укреплений, защищавших Ахульго со стороны возможного наступления через перешеек, который тоже был перекопан рвами. У окраины Ахульго, скрытой покатостями горы, возвели резиденцию для имама, а подземную мечеть надстроили еще одним этажом и минаретом. Когда работы были закончены, Сурхай повел строителей на скалу, возвышавшуюся над подступами к Ахульго. Сама природа подсказывала, что на этом месте должна быть возведена цитадель. Скалу, и без того прозванную Щулатлулгох – Прочной горой или Твердыней, Сурхай намеревался сделать и вовсе неприступной.

Подъезжая к Ахульго, Шамиль увидел сотни людей облепивших Щулатлул-гох. Они передавали друг другу камни, поднимали на веревках тяжелые бревна, обрушивали выступающие части скалы и строили вокруг вершины стены. Повсюду стучали кирки и тесла, высекая из скального камня снопы искр. По узкой тропинке, поднимавшейся по гребню перешейка, женщины носили в кувшинах воду, а дети вели ослов, которые волоком тащили брусья. На саму скалу люди поднимали все это уже на себе.

На краю Ашильты, на речке, была устроена мельница, в которой дробили и перемалывали известняк. Затем в него добавляли молоко и яйца, а полученную смесь в деревянных ведрах тоже отправляли на скалу, где строилось укрепление.

Шамилю хотелось поскорее увидеть свою семью, но он решил сначала взглянуть на старания Сурхая.

Несмотря на легкие раны, полученные в походе и еще не до конца зажившие, Шамиль поднял на плечи тяжелый брус и начал подниматься на утес. Его примеру последовали и Юнус с Султанбеком, но последний взвалил поверх своих двух брусьев еще и мешок с известью.