Дмитрий Барчук - Александрия-2

– Думал. Еще как думал, прежде чем разгадал ваш иезуитский план. Жена предупредила меня, что противоядие токсично. Но если нет в пище никакого яда, то его токсичность возрастает многократно, по сути, оно само становится ядом. В тюремной еде яда нет. Администрация изолятора чиста, как непорочная дева. Это вещество тебе дала моя жена. Я думаю, что сам факт его передачи давно уже зафиксирован специалистами и на видео, и на аудио, так что в случае чего проблем с доказательной базой не будет. Идем дальше. Ты начинаешь давать мне это якобы противоядие. Я принимаю его сознательно, по доброй воле и без принуждения. Мое состояние постепенно ухудшается, но я воспринимаю это как должное. Мол, противоядие борется в моем организме с ядом. Меня переводят в тюремный лазарет. И там-то выясняется, что меня отравили. Шансов выкарабкаться у меня уже никаких. А под подозрение попадает моя законная жена. Из тюрьмы меня везут на кладбище, а Татьяну упекают в тюрьму за организацию моего отравления. Семейная разборка. Жена олигарха отравила собственного мужа, чтобы завладеть его деньгами. Какой заголовок для первых полос бульварных газет! Ловко придумано. С фантазией. Но вам не удастся оставить моих детей сиротами. До меня, может быть, и дотянетесь, но до жены – увы! Я ее в обиду не дам.

– У тебя богатое воображение. Тебе бы детективы писать, – вскользь заметила надзирательница и отодвинулась на край кровати.

– Однако в этом раскладе мне долго оставалась неясной твоя роль, – продолжил я свои умозаключения. – Ведь ты, так или иначе, пойдешь как соучастница преступления. Даже если тебе удастся перевалить основную вину на мою жену, тебя все равно посадят. И только сегодня мне стали понятны твои мотивы.

Тамара внимательно слушала меня, потирая пальцами пузырек.

– Я не случайно спросил тебя о твоем муже. Он ведь умер? От инфаркта? Как и тот секретарь райкома по идеологии, который у тебя был после него. А как ты отблагодарила прокурора, спасавшего тебя от тюрьмы? Я только представлю себе его изуродованное язвами, отекшее лицо, и у меня все холодеет внутри. Неужели тебе доставляет удовольствие убивать близких мужчин?

Она, как сомнамбула, встала с кровати, подошла к столу и села на табурет. Лунный свет, пробивавшийся сквозь зарешеченное окно у потолка, падал на ее лицо. И она заговорила:

– Вынюхали, проклятые ищейки! У тебя хорошая служба безопасности. Молодец! Но тебе все равно не понять меня, сколько ни старайся. Все мужики – грубые скоты. Даже ты. Надо же, возомнили себя хозяевами жизни! А сами-то что из себя представляете? Воры, алкоголики и бабники! Как вас таких может полюбить настоящая женщина? Только зная, что связь с вами будет мимолетной и последней для вас. Только тогда стоит вам подарить всю себя, без остатка. Чтобы вы, жалкие твари, умирали в моих объятиях не только в переносном, но и в прямом смысле. Вы так любите страсть, похотливые скоты, но не привыкли платить за нее сполна. А платить надо. Любовь и смерть – вещи сопоставимые. Одно другого стоит. Поэтому не надо мелочиться, Миша, выпей лучше сам сразу весь этот пузырек, и ты навечно останешься любимым в моем сердце.

От такой сумасшедшей наглости я даже потерял дар речи и, чтобы хоть как-то успокоиться, поглаживал сидевшую в моей ладони Лариску, а она мирно попискивала, высовывая свою любознательную мордочку.

– Я тебя так любила! Так любила! – причитала надзирательница. – А ты? Но неужели тебе жалко ради меня, ради нашей любви сделать каких-то два глотка?!

Она встала и направилась в мою сторону.

– Ну, выпей же! Выпей! Чего тебе стоит? – протягивала она ко мне свои бледные руки с ядом. – Ты же хочешь узнать, какой бывает настоящая любовь!

От нее веяло могильным холодом, и ужас обуял меня. Я вскочил с кровати и бросился к двери.

Я колотил по ней изо всех сил руками и ногами, пока в коридоре не послышался топот бежавших контролеров.

– Помогите! Пожалуйста, помогите! – кричал я.

Тюремщики ворвались в камеру. Я стоял у двери ни жив, ни мертв. Лариска испуганно пищала у меня на кровати, не понимая, что происходит. А Тамара так и застыла посереди камеры, освещенная луной, в расстегнутой гимнастерке. Надзиратели недоуменно переглянулись: кого, дескать, здесь спасать?

Женщина вдруг дико захохотала и, выпив одним залпом содержимое флакона, презрительно сказала мне:

– Слабак!

Бомбей. Индия. Ноябрь 1827 года

Святая Мария» бросила якорь в порту Бомбея ранним утром. И яхту со всех сторон сразу облепили юркие лодчонки. Худые индусы протягивали в своих костлявых черных руках экзотические фрукты, пряности и жбаны с пресной водой, убеждая измученных мореходов на вполне приличном английском языке, что их товар самый дешевый.

– Good price. Best quality! – зазывали торговцы.

Но путешественники остались равнодушны к их призывам. Восторженность, с какой граф Северный встречал новые экзотические страны в начале своего путешествия, давно исчезла. Теперь с заходом в каждый новый порт в его душе преобладало чувство облегчения. Слава Богу, и это плавание закончилось благополучно.

За два года, прошедшие с его бегства из России, бывший царь сильно изменился. От былого дворцового лоска не осталось и следа. Кожа на лице почернела от палящего тропического солнца и обветрилась от морских муссонов и пассатов. Борода сильно разрослась и доходила до груди. К тому же она начала седеть, и он все более становился похожим на старика.

Африка оказалась куда больше, чем представлялось ранее. Его, привыкшего к европейским расстояниям, масштабы нового открывшегося мира просто поражали. Он никогда прежде не думал, что земля столь огромна.

Конечно, он был знаком с картами. Но одно дело – изучать географию по книгам, а совсем другое – на собственном опыте испытать, что это такое.

Какой шторм им пришлось выдержать возле мыса Доброй Надежды! Он думал, что это конец. Волны высотой с Александрийский столп швыряли «Святую Марию», как игрушечный кораблик. Это было чудо, что яхта после очередного вала оказывалась на плаву. А потом, когда члены команды, помолившись, уже готовы были предстать перед Создателем, яхту неожиданно выбросило на отмель.

Три месяца ушло на ее починку. Пока Роберт Шервуд рыскал по докам Кейптауна в поисках нужных для ремонта материалов и инструментов, граф Северный совершил небольшое путешествие по Капской провинции.

Больше всего его поразили гулявшие средь прибрежных скал на двух ногах огромные черно-белые птицы, похожие на наших ласточек, но совсем не умевшие летать. Их называли пингвинами.

Заглядывал он и в таверны, где веселились моряки с китобойных и торговых кораблей, и часто случались пьяные драки.