Сергей Сиротинский - Путь Арсения

На врага пойдем лютого поскорей».

И несется наша конница вперед,

Кулакам-врагам поблажки не дает.

Эй, вы, царские холопы, палачи,

Ну попробуй-ка, попробуй, подскочи!

Скоро, скоро всех врагов мы разобьем И свободной, вольной жизнью заживем.

Постоим за наше дело головой,

Слава коннице буденновской лихой!

Когда обрушились на 11-ю кавалерийскую дивизию вражеские полчища, Морозов и Бахтуров дрались впереди своих бойцов. Белая батарея ударила картечыо. Нал смертью храбрых герой комбриг Колпаков, вскинул руки и повалился Павел Бахтуров. Ноги его застряли в стременах. Испуганный конь помчал по степи тело убитого военкома Павла Бахтурова.

Белые дрогнули, начали отступать. Видя гибель любимого друга, комдив Морозов яростно помчался вслед за убегающим броневиком.

— Белая сволочь, такого человека убили! — неистовствовал Морозов,

Он нагонял уже броневик, стреляя в его щели из нагана. Но в это время пулеметная очередь перерезала Морозова пополам...

Сурово и справедливо м:тила Первая Конная за гибель своих любимых сынов — Морозова, Бахтурова, Кол-пакова и тысяч других, сложивших свои славные головы па подступах к крымским перешейкам.

13-я, 4-я красные армии и 2-я Конная армия опоздали более чем на сутки на помощь героическим бойцам Первой Конной. Это спасло Врангеля от окончательного разгрома. Часть сил белых ускользнула в узкие проходы Чонгарского и Перекопского перешейков. Приказ Фрунзе не был выполнен до конца.

С начала наступления войск Южного фронта Врангель потерял половину своей армии, в том числе 20 тысяч пленными.

Войсками Южного фронта было захвачено свыше 100 орудий, много пулеметов, около 100 паровозов, 2000 вагонов; почти полностью все обозы врангелевцев с десятками тысяч снарядов и миллионами патронов. Красная Армия вплотную подошла к Перекопу. Все северное побережье Сиваша было занято красноармейскими частями. Начинался последний этап разгрома Врангеля.

Штурм

Врангель наглухо закрыл за собой ворота в Крым. Искусством французских военных инженеров Перекопский перешеек был превращен в неприступную железобетонную крепость. От берега Черного моря до Сиваша тянулись мощные укрепления.

В статье, посвященной третьей годовщине штурма Перекопа и Чонгара, М. В. Фрунзе писал:

«Перекопский и Чонгарский перешейки и соединяющий их южный берег Сиваша представляли собой одну общую сеть заблаговременно возведенных укрепленных позиций, усиленных естественными п искусственными препятствиями и заграждениями... В сооружении их принимали участие как русские, так, по данным нашей разведки, и французские военные инженеры, использовавшие при постройках весь опыт империалистической войны. Бетонированные орудийные заграждения в несколько рядов, фланкирующие постройки и окопы, расположенные в тесной огневой связи, — все это в одной общей системе создало укрепленную полосу, недоступную, казалось бы, для атаки открытой силой».

Турецкий вал длиной в 9 километров и высотой до 20 метров был буквально весь забит орудиями и пулеметами. Перед валом широкий ров глубиной 15 метров. Многочисленные ряды проволочных заграждений, с заложенными в них фугасами, покрывали ров и подступы к валу. Перед валом, за рвом, открывалась гладкая степь. Спуск в ров и подъем на вал почти отвесные; местами от дна рва до вершины вала сохранились каменные стены. Взять Турецкий вал в лоб, штурмом, немыслимо — такое заключение дали врангелевские и иностранные генералы, осматривавшие укрепления. В 25—30 километрах за Турецким валом белыё создали вторую полосу укреплений — Юшуньские позиции — линии окопов, густо опоясанные колючей проволокой. Белые предусмотрительно укрепили и Литовский полуостров, опасаясь захода красных во фланг Перекопу и Юшуию.

Другая группа сильных укреплений закрывала проходы через Чонгарский полуостров. Два моста — железнодорожный и деревянный, связывавшие Северную Таврию с Крымом через Чонгар, были сожжены белыми. И здесь французские инженеры построили блиндажи, лисьи норы, шесть линий укреплений. Перед каждой линией три — четыре ряда колючей проволоки. На бетонных площадках установлены крепостные орудия, привезенные из Севастополя.

Вернувшись после осмотра системы укреплений крымских перешейков, генерал Врангель выступил на совещании в Севастополе и заявил:

— Русская (т. е. белая — С. С.) армия спокойно перезимует в Крыму, за зиму оправится и окрепнет, а весной перейдет в решительное наступление.

М. В. Фрунзе готовился к штурму Крымских укреплений с тем, чтобы нанести врагу окончательный удар. Успех предстоящей операции зависел от находчивости, смелости войск, от ума и решительности командующего. М. В. Фрунзе чувствовал огромную ответственность перед Родиной, перед партией. Врангелю нельзя было давать передышки ни на один день. Каждый потерянный час усиливал белую армию и, наоборот, истощал силы молодой

Советской республики. Начались холода, а красные армии разуты и раздеты. Не хватало продовольствия...

«Части войск, особенно 30, 51, 52 и 15-я дивизии, находятся все время под открытым небом, — телеграфирует Фрунзе Ленину,— без возможности согреться и при крайне недостаточном обмундировании. Особенно плохо с обувью, которая за дни быстрых маршей страшно истрепалась. Несмотря на все это, настроение частей бодрое и уверенное».

Несколько ночей Фрунзе просидел над картами фронта. Планировался удар по Арабатской Стрелке *, по которой в 1732 году фельдмаршал П. П. Ласси вышел в тыл укрепившемуся у Перекопа крымскому хану и разбил его. Но удар через Арабатскую Стрелку должен быть поддержан флотом, а флота у Фрунзе не было. Находящиеся в Азовском море корабли Антанты держали под обстрелом узенькую полоску Арабатской Стрелки. Следовало искать новых путей для прорыва. И Фрунзе пришел к окончательному решению: одновременно атаковать Турецкий вал, Чонгарские укрепления и, через Сиваш, Литовский полуостров. На всех трех направлениях наступление надо было провести с позиций, открытых ураганному огню противника. Только безграничная вера в мужество красных бойцов убеждала Фрунзе в правильности поставленной им задачи.

Неожиданно ударили морозы. Температура упала до 10—12 градусов ниже нуля. Красноармейцы в летних гимнастерках, многие в порванных сапогах приплясывали на месте-, чтобы не застыть. Разводить костры было нельзя. Противник открывал по каждой цели убийственный артиллерийский огонь. Нельзя было и курить, особенно ночью. Но табака и папирос все равно не было. Бойцы мечтали о «крымском душистом табаке».

— Вот ужо доберемся, покурим, — говорил рябой донецкий шахтер Свиридов. — Ну и табачок, доложу вам, — сплошная роза! Мягкий, в горле как бархатом водит.