Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1

С беспощадностью человека, умудренного одиннадцатилетним жизненным опытом, думаю я о том, что сорокалетний Кризис не просто потрепан жизнью, а заношен ею до состояния СБУ (слишком бывший в употреблении). Неестественно желтое лицо Кризиса задумчиво и печально. Быть может, вспоминает лето далекой дореволюционной юности, когда стоял он на пороге мореходки, мечтая стать морским волком — капитаном дальнего плавания? А если бы тогда Кассандра показала ему картинку из его будущего? Например — день сегодняшний… И почему жизнь такая злая? Зачем сильные, отважные мужчины и прекрасные, нежные женщины становятся карикатурами на самих себя: перекособоченными скелетами, небрежно вставленными в неуклюжие футляры из собственной потрепанной кожи, неряшливо помятой и с истекшим сроком годности. Зачем люди по привычке, как надоевшее платье, много лет донашивают свое тело? Зачем живут?..

— Кончил? Садись… очень хорошо… — тихо говорит Кризис, не отрываясь от своих мыслей. Гордо иду на место довольный собой и Кризисом. Садясь, бдительно проверяю ладошкой свой стул: а что успели подложить под мой зад коварные мои современники? У пацанов настроение праздничное. По результатам учебы сегодня более полгруппы пойдет купаться на Амурский залив! «Не все течет, но кое-что меняется», — изрек однажды Кризис. С тех пор как в дождливую июльскую ночь с хоздвора ДПР выехал автозак «Услуги на дому», многое изменилось у нас, но, увы, не раз… Колобок продержался в ДПР три шестидневки и исчез внезапно. Уехал во Владик — и… точка! — как закруглял он свои фразочки. Скорострельность НКВД на корню пресекла все его реорганизации. Но и за три шестидневки Колобок успел сделать больше, чем все его предшественники и последователи вместе взятые, которые стремились к выполнению Первого закона Ньютона: сохранению покоя! Погорел Колобок по доносу воспитателей, которым трудно было служить при честном и энергичном начальнике с беспокойной душою прораба, а не ленивого и злобного гебиста.

Прав Дрын: самоуничтожается НКВД. Самоуверенно злобствуют чекисты днем, а по ночам жалобно скулят на ушко раскормленным женам, дрожа от страха под украденными теплыми одеялами на наворованных кроватях в присвоенных квартирах… Все то, что они нахапали, — чужое, временное, случайное, а неминуемая гибель — своя, закономерная и навсегда! А чего ради? Ради этого барахла?!! Строчат доносы чекисты друг на друга, выслуживаются перед начальством, выпендриваются преданностью партии и ненавистью к ее врагам, изнывая от предположений скверных, но верных о том, что и на каждого из них тоже кто-то строчит донос.

Строчат доносы днем, а по ночам покрываются холодным пОтом от леденящего душу страха, услышав шум автомобильного мотора. С утра злобно стучат кулаками по столам и головам арестованных, а ночью испуганно вздрагивают от хлопнувшей двери в подъезде. Строчат, стучат и вздрагивают… вздрагивают, стучат и строчат. А вместо расстрелянных чекистов появляются другие, еще более злобные от лютого страха, сосущего под ложечкой. И доживем ли мы до того благословенного дня, когда последний чекист, выкарабкавшись из под горы наворованного шмотья, настрочит донос себе и на себя, чтобы тут же самому «приговор привести в исполнение немедленно»!

Трудно обвинить человека в антисоветчине, если он не говорит, не слышит, не видит и даже кукиш в кармане показать не может! Глухонемой и слепой паралитик — идеальный советский гражданин, конечно, если в прошлом он нигде не жил, не участвовал, а в идеале — не имел родителей, живших до семнадцатого года! Самозародился по призыву партии в унитазе на Лубянке!

А для доноса на Колобка ничего не надо было придумывать. Если человек что-то делает и других беспокоит, то тут шаг и до вредительства! Разве не чувствуется антисоветский душок Колобка, если хотел он создать для нас, врагов народа, условия как в детдомах, где содержат детей «друзей народа», как называют уголовников? Жаль, поговорить-то с нами не успел он — все было «некогда разговоры разговаривать»!

Остались от Колобка добрая память для наших душ и купания в Амурском заливе для наших тел. Рядом с ДПР есть участок берега, огороженный забором, там хранятся лодки «ВЗОРа НКВД». Это место выбрали для наших купаний. А чтобы никто не удрал по пути к заливу, водят нас в сопровождении нескольких воспитателей из тех, кто шустрее. Да и куда среди дня бежать по ВЗОРу, где живут только сотрудники?

У воды мы раздеваемся догола, а одежду складываем рядком. В воду заходим и выходим по команде, а воспитатели за нами следят и с берега, и из лодки, со стороны залива, чтобы пацаны далеко не заплывали. А ведь мы на море выросли! — нам бы поплавать наперегонки и на дальность, нам бы понырять с высоты, а не мокнуть на мелководье! Но и такое купание — наслаждение! Окунешься в океанскую водичку — как на воле побывал! Долго потом слизывают пацаны вкусные, как свобода, соленые кристаллики океана, осевшие на беленьком пушке около рта…

После исчезновения Колобка купания разрешили только тем, кто хорошо учится. А это кто? В отличие от женского большинства педагогов, не подозревающих о том, что у пацанов, кроме тела, бывает душа, Кризис понимает, что пацан может выучить учебник наизусть задом наперед, но никогда не прочитает его так, как надо, если это без интереса. С девчонками проще: им скажут, что надо выучить, — они и учат, не думая: а на фиг? Так они устроены природой: с низким уровнем скепсиса и высоким чувством ответственности. А с пацанами — не так. Прежде чем научить пацана, надо изловить душу его. Ведь перед учителем сидят не пацаны, а их бренные оболочки.

Оболочки эти невинно таращат глаза на учителя, а души пацанячьи в мечтах мчатся по прерии на взмыленных мустангах, качаются по волнам океанов на палубах пиратских шхун, спускаются в таинственный мрак подземелий древних храмов… И феминизированная педагогика, безуспешно перепробовав на пацанах все дамские штучки (т. е. методики), приходит к выводу: пацаны — тупые, зловредные создания природы и учить их — полная безнадега! По мнению учителок, Песталоцци — это псевдоним девочки, которая родилась с педагогической книжкой под мышкой.

Новый начальник ДПР имеет кликуху Мираж. Потому что никто не уверен, а бывает ли он на самом деле, так как живет и работает во Владике. А ДПР заправляет старший воспитатель по кликухе Рогатый, похожий на Гнуса угрюмостью и бесцветно равнодушным взором свежезамороженной трески. А главная достопримечательность Рогатого — шишки на рано лысеющей голове. Никола Мученик божится: это рога прорастают! А остальные воспитатели как воспитатели — с нормальной энкаведешной педагогической ориентацией и твердо знают, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс это не муж и жена, а четыре разных человека. Особняком ото всех держится в ДПР, замещающий всех учителей, зав. учебной частью интеллигентный Кризис, который на чекиста ни с какого бока не похож. Как Маугли в стае обезьян!