Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1

История интересна в романах Дюма, Вальтера Скотта, Конан Дойла… Там — коварные интриги, кровавые сражения, горячая любовь, лютая ненависть. «Коварство и любовь» определяют судьбы королей и народов. Но это — в тех книгах, которые учителя истории презрительно называют беллетристикой и советуют не читать. Потому что, по марксистской науке, историю делают «не Бог, не царь и не герой», а безликая, как вошь, народная масса. И рулит историей СССР Великий Вождь. И осталась от истории только «Биография Сталина»!

Кликуха к Кризису прилипла без вариантов. Такая же скрипучая, как он, а словом «кризис» называет он любое событие до семнадцатого года. Но сам Кризис — мужик нормальный. Без кондея обходится и никого из нас ни разу не ударил! Из-за купаний мы и без колотушек учим на совесть любую скукоту и бредятину. С каждым днем отличников все больше. Но и отбор на купания все строже. За любое замечание — лишение купания! А это — хуже карцера.

Горько-соленые волны Амурского залива — маленькая, но родная частичка Великого океана, на волнах которого качались корабли командоров романтичной эпохи открытия планеты! Нет в мире океана романтичнее Великого или Тихого! Потому-то и становится так желанна свобода после соприкосновения с горько-соленой водой океана. Тем более если ты находишься не на цветущем необитаемом острове, как Робинзон, а на замусоренном участке территории ВЗОР НКВД, отгороженном забором с колючкой даже от общей тюрьмы — Сесесерии! Людям сюда «вход воспрещен», и гужуются тут только чекисты!

В этой загородке пришла в мой рыжий кумпол такая шедевральная идея побега, которой вдрызг обзавидовался бы граф Монте-Кристо! Графу — что?! Сквозанул из замка Иф, а там — хоть трава не расти! А мне о родителях думать надо и пацанов не лишить бы купаний. Значит, надо подорвать так, чтобы побега не было, но и меня в ДПР — тоже. У Дантеса, будущего графа Монте-Кристо, подготовка к побегу была примитивней некуда:

« Большие начинания должны приводиться в исполнение безотлагательно».

Это для того, чтобы долго не думать, а то передумаешь. И я притыриваю из хозтряпок рваную длинную майку. Если ее связать между ног — получится спортивное трико, как у борцов в цирке. Свернув майку, сую в карман. А перед обедом нас, счастливчиков, удостоенных купания, выстраивают на хоздворе. Нетерпеливо переминаемся с ноги на ногу, поглядывая в солнечную августовскую лазурь неба, не замутненную ни одним облачком. Наконец долгожданная команда:

— На пра… о! Ша-агом… ырш!!

И тут на крыльцо выскакивает дежурный воспитатель:

— Сто-о-ой!!

— Приставить ногу!

— Кому я поручил цветы полить? А?? — спрашивает дежурный. У меня — мурашки по коже, несмотря на августовскую жару. Это ж — мне!! Мне поручил дежурный полить цветы! Поручил, мимоходом, в коридоре, я подумал, что он тут же забыл… угораздило же меня попасть ему на глаза… и дело-то плевое — пробежать по комнатам с ведерком… а я с Мангустом заговорился! А теперь — прощай купание! А вместе с ним — прощай побег?! А что завтра будет? — заполошно кружатся бестолковые мысли…

— Я ка-аму по-ру-чил цветы полить?? — закипает на крыльце дежурный.

— Мне поручили, Игнат Василич! Я позабыл… простите… я обязательно полью… — тараторит Мангуст, неожиданно выскакивая из строя. Дежурный удивленно смотрит на Мангуста, но срабатывает эффект одинаковой одежды. Да и какая разница ему — над кем куражиться?

— А купаться ты не позабыл пойти? А? — издевается дежурный. — А ну — иди поливай! Сейчас же!! Заодно пол помой в дежурке! Это укрепит память!

Худенькое лицо Мангуста морщится: на глазах — слезы. Он единственный знает, что сегодня видит меня в последний раз. Поэтому выскочил из строя вместо меня… Когда нас повели, я оглядываюсь и вижу: улыбается Мангуст, вытирая слезы. Машет мне ладошкой. Сердце сжимается: неужели… навсегда?! Но уж теперь, после жертвы Мангуста, пути назад не будет!

На берегу, пока все раздеваются, я бросаю свернутую майку в кучу мусора, а одежду кладу в ряд со всеми и — в воду! Дождавшись, когда лодка с воспитателями зайдет мористее купающихся и воспитатели в лодке забазлают на тех, кто далеко заплыл, я брызгаю водой на пацанов, которые рядом. В ответ поднимается туча брызг, и, под их прикрытием, я ныряю и утяжеляюсь камнем: до пирса — метров пятнадцать! Не каждый столько проплывет под водой! Но я это умею: каждое лето ловил у причалов «Рыбфлота» крабов и морских ежей! А зимой в школе тренировал дыхалку: сидел на уроках, затаив дыхание, и, стараясь не заспешить, считал в уме до сотни. Но иногда, увидев, мое напряженное, до покраснения, лицо, учителка прерывала мою тренировку и просила выйти из класса, опасаясь, что я воздух испорчу…

Сперва я ухожу под водой на глубину, удаляясь от берега. Потом плыву вдоль берега к пирсу, определяя направление по водорослям: под водой наклон дна не виден — кажется, дно во все стороны поднимается. Я думал, что ослаб в ДПР, но уже под водой я, как и граф

«…с радостью убедился, что вынужденное бездействие нисколько не убавило выносливости и ловкости, и почувствовал, что по-прежнему владею стихией, к которой привык с младенчества».

Но тут чувствую я, что по времени уже должен увидеть опоры пирса, а… а их нет! Одна за другой уходят драгоценные секунды… мне не хватает воздуха!! Я задыхаюсь!!! В голове — паника: промахнулся мимо пирса — плыву в море!!! Инстинкт требует: бросай камень, всплывай, пока в сознании!!! Ему, инстинкту дурному, плевать на то, что вокруг горькая тихоокеанская вода… инстинкт пытается разжать стиснутые зубы, заставить вдохнуть хоть что-нибудь, вдохнуть взахлеб, полной грудью… вдохнуть!.. Однако тренировки по воспитанию воли не прошли даром и

«К тому же страх, этот неотступный гонитель, удваивал силы»…

Но в ту минуту, когда уже готов я уступить инстинкту и всплыть, я вижу расплывчатое пятно — опора пирса! Ухватившись за осклизлую опору, обросшую водорослями, укрываясь за ней, я судорожно, со стоном и хрипом, глотаю воздух. В глазах мелькают «черные мухи» от недостатка кислорода, а нужно снова нырять к следующему пирсу, метрах в десяти от этого…

«Дантес только перевел дыхание и снова нырнул, ибо больше всего боялся, как бы его не заметили».

До следующего пирса ближе и плыть проще — по прямой. Никогда не приходилось мне так тяжело нырять, да еще два раза подряд. Из-под второго пирса я вижу, как воспитатели, щедро раздавая шлепки и матерки, выгоняют пацанов из воды: двадцать минут купания заканчиваются… Теперь внимание воспитателей поглощено пацанами, мелькающими туда-сюда, и воспитателям не до того, чтобы природой любоваться и по сторонам смотреть. Перебегая на карачках, укрываясь за лодками, лежащими на берегу, я спешу заползти в примеченный ранее сарайчик с дверью, косо висящей на одной петле. Я предполагал: раз есть сарайчик, то там будет и хлам, среди которого можно затыриться. Но, увы, сарайчик пуст! Только неопрятная куча хвороста-плавника и каких-то деревянных обломков, видимо собранных на берегу на дрова, лежат посреди сарайчика.