Александр Войлошников - Пятая печать. Том 2

— Так оно, ежели в калорьях хватат всего, то пошто не всем? Нам-то от пошто не хватат?!..

— Эт-то ка-аму — не всем… эт-то ка-аму — нам?!! — угрожающе растягивает слова мозгодуй, зловеще пошевеливая скелетом в просторном пальто. — От имени кого вы делаете… заявление (А в многозначительной паузе так и сквозануло — «вражеское!»)? Вы что организация или другая… партия (Тут уж насчет «другой партии» полная атанда! Страшней такого только троцкизм!). А если вы не другая партия, то должны выступить от своего имени! — и мозгодуй принципиально нацеливает длинный и острый как указка перст в сторону, откуда сделан вражеский выпад и всверливается в наши безыдейные ряды бдительным партийным оком:

— Встаньте и назовите свою фамилию! — грозно предлагает он, зная, что никто не отзовется, потому что нет преступления страшнее, чем тянуть на коллективку или групповщину! И приподнялись уже мастаки, шеи тянут, будто гусаки, — нашаривают бдительным пролетарским оком вражеского лазутчика, проникшего в сплоченные ряды советской ремеслухи.

Но тут мозгодуй перегнул палку. Мы не запуганные совслужащие, которым под кроватью энкаведешники чудятся, не затурканные семейные работяги, над которыми висит дамоклов меч военкомата. Мы — ремеслуха! Стихия фезеушная — потенциальные призывники и вольны, как казаки! Мы дружно топочем ногами и орем во всю мочь луженых глоток, что на хрен такие калории, от которых в сортире делать не хрен! Когда мастаки нас чуть угомонили, мозгодуй прокричал сквозь шум и гам насчет того, что бывают люди избалованные… а на самом деле внутри наших организмов калории так и кишат. А поэтому партия и лично… в общем, все очень беспокоятся, как бы мы не перенасытились калориями. А по неорганизованности кое-кто воображает, что ему калорий не хватает! На самом деле все могли бы есть поменьше, оставляя про запас…

Тут мы подумали, что мозгодуй так грустно шутит и вежливо засмеялись, не так, как люди упитанные, а как люди воспитанные. Но мозгодуй, пребывая в растрепанных чувствах, не разбираясь в тонкостях восприятия юмора, радуется и такому смеху. Если закончить лекцию массовым протестом аудитории, тут кранты не только его мозгодуйской карьере… Про стукачей он помнит и, пернув, оглядывается: не унюхал ли кто-нибудь его антисоветский душок? И сейчас он доверительно склоняет к аудитории даже на вид скрипучий радикулитный остов, с начала войны жирами не смазанный и… и конфиденциально сообщает нам, что карточки у него категории С-2, а ему продуктов хватает, даже остается. А на чей-то резонный вопрос: куда он остатки девает, замороченный мозгодуй отвечает, что остатки он вечером доедает… и этим уже искренний хохот вызывает.

После этой лекции и без таблицы калорий стало понятно, почему при научном распределении продуктов у Панасюков, в отличие от мозгодуя, очень выпуклые фигуры, хотя и они, как мозгодуй, имеют карточки С-2, где хлеба шестьсот, а остального фиг без масла? И псина у них мясо с утра не доедает, на вечер оставляет! Не у мозгодуя, а у Панасюков надо учиться по вечерам доедать! А питание по мозгодуйским калориям ведет в тубдиспансер, а оттуда — в «наше светлое будущее», как Никольское кладбище называют. Но тот, кто удивлялся бы умению Панасюков так экономно есть, делал бы всем очень смешно, так как в ведении Панасюка все магазины и столовые Уралмаша! А еще под его чутким руководством трудится, «приближая день победы», его верная боевая подруга — панасюковская супруга — заведующая столовой. Как видно, пристрастие к работе возле продуктов питания у Панасюков — черта семейная.

И были бы мне до фонаря пристрастия панасюковские, так же, как и прокурору, который как грамотный юрист знает, что уважать надо не закон, а начальство. Но! Раскормленная до шарообразности Панасючка заведует не абстрактным пищепунктом, а столовкой нашего училища! И не надо быть проницательным, как Шерлок Холмс, чтобы протянуть логическую цепочку от мелкой тарелочки с капустой, которую ставят передо мной, к глубокому тазику с мясом, который ставят перед Рексом. Тут и тупарь Ватсон допетрит, что не абстрактное мясо хавает Рекс, а МОЕ! Мясо, которое из МОЕЙ тарелки! А за этот факт мне очень даже обидно. А когда так грубо цепляют за нежные струны моей души, которая в самом центре организма, в желудке, то соображалка враз выдает пламенные, гневные лозунги из речуги мозгодуя: «Наше дело правое! Все, как один, на борьбу за наше законное мясо! Руки прочь от моей родной тарелки!»

Чувствую я, как день за днем овощная диета пробуждает во мне кровожадные инстинкты. В Древнем Риме гладиаторов сырым мясом кормили, будя в них зверя… Глупые древние ни сном ни духом не ведали о том, что потомки на их авторитет, как на гвоздик в сортире, всякую лабуду повесят! Были тогда эти древние, молодыми, не опытными, а иначе бы дотумкали, что плотоядных мужиков гладиаторов надо бы кормить квашеной капустой до полного озверения. Тогда бы они в Колизее та-а-акое показали! Я представляю себя гладиатором, хавающим на арене… живого льва! Рот наполняется слюной, а воображение, вырвавшись на свободу, мобилизует хищные инстинкты. И я не только вижу, я чувствую себя этим гладиатором! Под истеричный визг в партере нервных патрицианок, под лошадиное ржание воинов в амфитеатре и скотский гогот плебса на галерке я все плотнее сжимаю крепкие, как капкан, челюсти, в которых беспомощно трепыхается лев, благоухающий ароматом свиной отбивной…

— Санька!.. Рыжий!.. Оглох?

Кто-то хлопает меня по спине — я выпадаю в обильный осадок из праздничного Колизея в унылые советские будни, провонявшие тухлой капустой. А во рту все еще стоит нежный вкус сочного жирного льва. Эх, будто бы свиную отбивную из зубов выдернули! Оказывается, пока я в грезах с открытым хавалом, как аллигатор, за львом охотился, Серега, Толян и Колян делово обсуждают конкретную проблему насчет рубончика. А раз я нужен, значит, Серега опять авантюру затевает.

— Силен ты мечтать! Мечта-атель!

— Небось о принцессе с коровой?

— Хорошо тому живется, кто с молочницей живет, молочко он попивает и молочниц, у… е-е-е!.. е-ежедневно обожа-ает и еее!.. еженощно обнима-ает…

— Фи, какие пошлости в благородном собрании! — говорю я.

— Говорить так — пошлость, а делать так — житейская мудрость! — парирует Серега. — Признавайся, мечтатель, какую прекрасную мечту мы спугнули?

— Рекса не дали дохавать!

— Ну-у… ты даешь! — выдохнули парни. Значит, угадал я.

— Оставь сОрок, Рыжий! — находится Серёга. — Одному тебе Рекса многовато, фактура! обдрыщешься… А раз ты такой догадливый… — тут слова его тонут в грохоте неожиданно распахнувшейся двери, откуда в облаке пара, благоухающего капустой, с воинственным ревом вырывается в коридор группа токарей. Забурлила веселая схватка. Токари, спрессовавшиеся у дверей, с ходу врезаются в наши разрозненные кучки. Но мы на то и «ухари» из группы «ух»! Растасованные неожиданным натиском, налетаем мы на токарей с флангов и тыла, выпираем их во двор на оперативный простор, а здесь, обретя преимущество в напористости, наиболее настырных токарей кормим снегом, а менее… а те просто удирают. Рукопашная заканчивается дуэлью снежками через ограду из железных прутьев, после чего обе группы разбегаются вытряхивая снег из ширинок и воротников. Вот и согрелись…