Михаил Старицкий - Перед бурей

Остальные собеседники сидели почтительно и молчаливо; это были — шляхтич в иноземной одежде — француз Боплан {35} 35 Гийом Левассер де Боплан (1600 (?) -1673) — талантливый французский военный инженер, ученый. В 1630 — 1648 гг. состоял на службе у польского правительства, построил крепости на Днепре, в Бродах, Баре, Пидгирцах и др. Кодак — первая, построенная им на Украине крепость (1635). Составил ценные карты и «Описание Украины», изданное во Франции в 1650 г. Богдан Хмельницкий не мог видеть Боплана в Кодаке, т. к. крепость восстанавливалась другим инженером. , иезуит и пан Гродзицкий, комендант Кодака. Со стола были убраны все блюда, и только металлические кувшины да высокие кубки стояли на нем.

Разговор велся горячо.

— Так, — говорил отрывисто Иеремия, — козаков мы разбили, — мало! — уничтожили, стерли с лица земли! Все же справедливость отдать им надо: подлы, изменчивы, но дерутся, как дикое зверье! Победа досталась не дешево. Если б не мои гусары, не знаю, не сидел ли бы теперь гетман Потоцкий у Острянина на колу? — Вишневецкий понизил голос, и лицо его искривила презрительная гримаса: — Вечно пьяный, разрушающийся старик!

— Однако, — заметил Конецпольский, — пан гетман польный храбр и свою доблесть свидетельствовал не раз.

— Так, пан гетман храбр, — усмехнулся гадливо Иеремия, — но только с женщинами, а доблесть свою выказал лишь в том, что выжег все села в окрестности на семь верст и тем самым лишил нас фуража и припасов. — Князь отбросил голову. — Ха-ха! За такую храбрость я и хорунжего не хвалю! Под Голтвою, — продолжал он, — они нагоняют Острянина. Открыли огонь, заготовили план двойного нападения, — и что же думает коронный гетман? Поляки разбиты, во всем войске громадный урон, семь хоругвей и две немецких роты уничтожены в лоск.

Иеремия остановился, окинувши всех присутствующих коротким взглядом.

— А мне доносили совсем иначе, — заговорил запинаясь гетман.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся резко и презрительно Иеремия, отбрасываясь на спинку своего стула. — Доносили!.. Я панству скажу еще лучше! Острянин ушел. По дороге к нему спешил Путивлец {36} 36 Путивлец (Мурка) — казацкий атаман, участник восстания Острянина. Возглавлял полк запорожцев и донских казаков, которых насчитывалось 500 человек. Был взят в плен под Лубнами и в августе 1638 г. вместе со Скиданом и другими пленными (70 чел.) убит в польском лагере на р. Старце. , ведя вспомогательное войско и припасы. Перехватывают его, осаждают, принуждают к сдаче, рубят головы всем до единого — и все-таки не решаются ударить на беспомощного Острянина! А?! — вскинул он снова на всех свои свинцовые глаза и ударил тяжело рукой по столу. — Иеремию зовут! Гетман без Иеремии не решается открыть битвы.

— Не знаю, чему дивится княжья мосць: мужество князя известно по всей Польше, — заметил сдержанно Конец- польский.

— И не только в Речи, — вставил иноземец, — но и в других государствах.

— И мы оправдали эти слухи! — самодовольно усмехнулся князь, прикасаясь к кубку губами. — Только что прибыли в обоз, сейчас и двинулись на Острянина. Узнаем, что к нему тянутся еще вспомогательные войска. Рассылаем повсюду ватаги. Гетману удается наскочить на отряд Сикирявого {37} 37 Сокирявый — казацкий атаман, участник восстания Острянина. Жовнин — город на Лубенщине. Здесь авторская ошибка: Сокирявый схвачен реестровыми возле Слепорода, притока Сулы, куда он пришел со своим отрядом после отступления Острянина, и передан в руки Яремы Вишневецкого. . Ну, и что ж думает панство? Гетман оказывается таким вежливым магнатом, что хлоп отбивается от поляков и в глазах его уходит к Острянину.

Иеремия промолчал мгновенье и продолжал снова с возрастающим ядом в словах:

— Но мы, тысяча дяблов, мы не были так милосердны! Другой отряд натолкнулся на нас. Загоняем в болото и затем вытягиваем каждого хлопа по одиночке и режем, как добрый повар цыплят.

— Да, князь-то кулинар известный, — вставил с едким смехом гетман.

Усмехнулись и присутствующие, а князь продолжал, воодушевляясь все больше:

— Под Жовнином настигаем его... Оказывается — становится табором. Начинаем битву, успех на нашей стороне. Что ж делает гетман? Ха, лучшего предводителя нельзя было избрать! Три хоругви, три его лучших хоругви, попадают в козацкий табор; полковники сомкнули круг, и они остаются там... в западне. Кто выручай? Иеремия! И, клянусь честью, — вскрикнул он, тяжело опуская кубок на стол, — мы их выручили; но это досталось нам не легко. Два раза налетал я на табор, и дважды отбивали меня козаки; но в третий раз собрал я все свои силы и ударил в самое сердце. Не выдержали они, расчахнулись; врываемся в табор и выводим польские хоругви назад.

— Хвала достойному рыцарю! — воскликнул Конецпольский. — Твое здоровье, княже! — добавил он, подымая высоко полный кубок.

Князь чокнулся своим.

— Да будет трижды благословенно небо за то, что посылает отчизне такого сына! — с пафосом произнес иезуит.

Все кубки потянулись к князю. Когда поднявшийся звон и заздравные восклицания умолкли немного, гетман снова обратился к князю:

— Однако продолжай, пане княже: твой рассказ инте­ресен.

— Так, настаиваю назначить решительную битву; момент прекрасный... в лагере хлопов беспорядки... смена атамана. Гетман не согласен, решается выждать. Мои воины теряют терпение. Чего ждем? Подкреплений, которые ведет осажденным Скидан. Наконец, перехватываем его, уничтожаем, и все- таки битва не назначается! А на следующий день новый атаман, хлоп Гуня, — тысяча и две ведьмы ему в зубы, — вскрикнул Иеремия, ударяя кулаком по столу, — уходит на наших глазах. Да как уходит? Такому отступлению поучиться и нашим панам. Словно еж, поднявший тысячу игл. Бешенство охватывает меня. Решаюсь действовать сам. Мои драгуны узнают, что к Гуне приближается Филоненко, ведет много сил. Поджидаем его и встречаем на берегу Днепра добрым фейерверком из мушкетов и пушек. Но прорывается, шельма! Какой-то дьявол тайно помогал ему. Уходит из моих рук... Ну, если бы я нашел только этого доброчинца, — сверкнул Иеремия глазами, — о, посидел бы он у меня на колу! Осаждаем козацкий лагерь, томим их штурмами, налетами и, разгромивши вконец, заставляем сдаться и тем кладем восстанию конец.

—Слава, слава вельможному князю! — зашумели присутствующие, наполняя снова высокие кубки.

—Во всех тех слезных бумагах, которые хлопы присылали нам, они просили возвращения старых прав и водворения греческой веры. Гетман сказал: victor dat leges! [19] Победитель диктует законы! (лат.). А я скажу: пока жив князь Иеремия, этому не бывать никогда! Бунтовщиков не защищают законы! Греческой схизме не торжествовать.