Михаил Старицкий - Перед бурей

Вот он остановился у маленьких низких дверей. Слабый свет фонаря вырывался из замочной скважины тонкою предательскою полоской. «Здесь!» — пронеслось в голове козака. На минуту он еще остановился и распахнул наконец настежь дверь.

Небольшой потайной фонарик тускло освещал маленькую, сводчатую комнату. В глубине ее, прижавшись горячим лбом к холодному стеклу окна, стояла пани Виктория.

При первом стуке она вздрогнула и быстро повернулась. Чарнота притворил дверь и остановился при входе. Несколько минут они молча стояли, не отрывая глаз друг от друга. Наконец Чарнота отвесил низкий и церемонный поклон и, смеривши Викторию холодным, презрительным взглядом, спросил насмешливо:

—Ну? Что ж вельможной пани угодно было сказать мне?.. Я жду.

Виктория побледнела.

—Оставь!.. Не будем играть друг с другом! — проговорила она прерывисто, едва держась за подоконник окна. — Михайло, я узнала тебя!..

—Нет ничего мудреного, я все тот же, лядские прикрасы не изменят меня, — усмехнулся Чарнота.

—Стой! Не язви! Время идет... Скажи, зачем ты здесь? — продолжала Виктория с возрастающим волнением. — Я знаю твою безумную голову: твой приезд... твой убор — все это недаром... ты рискуешь жизнью...

Чарнота смерил ее взглядом и, забросивши гордо голову, произнес холодно и надменно:

—А что ж до этого вельможной пани?

—Пресвятая дева! — прошептала Виктория, сжимая с мольбой руки. — Я слыхала, как Иеремия отдал распоряжение не спускать с тебя глаз, — продолжала она снова задыхающимся шепотом. — Знаешь ли ты, что это значит? Знаешь ли ты князя Иеремию? Жизнь твоя на волоске!

На лице козака не дрогнул ни один мускул.

—Ну что ж, посадят на палю!.. Уж не пани ли будет печалиться обо мне?

—Михайло, — вырвалось у Виктории с горечью, — не говори так, я от муки умру!

—Ха-ха! — усмехнулся козак и насмешливо, и горько. — Что ж это вельможная пани так поздно стала жалеть обо мне? Или вельможный пан уже приелся, или слишком стар?

Виктория взглянула на него своими расширившимися от волнения и ужаса глазами и отступила назад. Плечи ее задрожали: из груди вырвалось судорожное рыдание.

—За что?.. За что?.. За что? — прошептала она надорванным, бессильным голосом, прислоняясь к стене.

Несколько мгновений длилось тяжелое молчание, нарушаемое лишь порывистым дыханием козака.

Наконец Чарнота заговорил глухим, взволнованным голосом, стараясь превозмочь охватившую его дрожь:

—За что? Ты еще спрашиваешь, за что? А за что ты играла со мной? За что ты дурила меня? За что ты зневажыла мою первую и последнюю любовь?

—Я любила тебя... тебя одного, — прошептала тихо Виктория, отнимая руки от лица.

—Любила? Ха-ха-ха! — рассмеялся горько козак. — Любила и отдалась за гроши другому.

—Михайло, ты знаешь... бог видит, не я... принудили...

—А, лядская верность, — продолжал горячо козак, — любила и не посмела ослушаться батька? Побоялась уйти со мной и довериться мне? Жартуешь ты, вельможная пани... Тебе ли кого-нибудь кохать? Да знаешь ли ты, — продолжал он с загорающейся страстью, — знаешь ли ты, бедная, в самоцветы закутанная кукла, что если бы ты мне сказала тогда только: «Михайло, люблю тебя, бери меня с собой!» — из пекла бы вырвал, со дна моря бы вынес, у бога в раю, слышишь, пани, нашел бы я тебя, и не разлучил бы меня с тобой никто ни на жизнь, ни на смерть.

—Михайло! — рванулась к нему Виктория.

—Годи! — отступил Чарнота, тяжело дыша и отстраняя ее рукой. — То было, пани, было, но прошло.

Лицо Виктории сначала вспыхнуло горячим румянцем, затем побледнело, как полотно. Мгновение она боролась с собой, но, наконец, заговорила снова глубоким и печальным тоном:

—Ох, поверь же мне, поверь мне хоть в этом слове, — забросила она свои белые руки и сжала ими пылавшую голову. — Какую муку вынесла я, когда узнала, что ты на Запорожье ушел! Слов нет рассказать тебе, сколько тяжких слез пролила я!.. Я думками за тобой всюду летала, я от тоски извелась... Ох, Михасю, Михасю! Когда бы не люди, которых ко мне приставил батько, я бы давно нашла свою смерть!

—И нашла вместо нее мужа! Ха-ха-ха! — разразился глухим смехом Чарнота. — Что ж это, пани, от слез или от тоски?

—Не своей волей, что ж было делать мне? Меня принудил батько.

—Покорная, слухняная дочка. Коханца утеряла и замуж за старого магната пошла для батька! — крикнул Чарнота яростно. — А знаешь ли ты, — заговорил он вдруг задыхающимся, безумным шепотом, хватая ее руку и сжимая до боли. — Знаешь ли ты, что делают наши дивчата, когда их против воли тянут в панский покой? Знаешь ли ты, что делают они потом с собой? Под лозы в тихий омут, аркан на шею. А ты? — оттолкнул он ее с силою. — Ну, что ж не спешишь к старому мужу?

Виктория гордо выпрямилась, в глазах ее блеснул оскорбленный огонь и, отступивши назад, она заговорила твердо и смело:

—Что ж, и вышла. Да, своею волей пошла! Когда у человека отнимут любовь, остается еще одна страсть, сильная и могучая, как и она! Жажда власти! Тебе ли не знать ее? Да, я вышла за старого магната, вышла для того, чтобы иметь власть и силу, чтобы отомстить им всем за то унижение и бессилие, которое я несла до сих пор! — и на щеках Виктории вспыхнул горячий румянец. — Теперь я сильна и свободна! Жизнь свою продала я мужу, но сердце не продам никому!

Чарнота молчал, не отрывая глаз от Виктории. Два разнородные чувства боролись мучительно в нем: презрение, ненависть и непобедимый восторг перед этою смелою, дерзкою красотой. Несколько раз он бросал беглый взгляд в высокое окно, из которого видно было въездную башню и красный фонарь, но что-то могучее и бурное уже овладевало безраздельно его мыслями, отуманивая и память, и мозг.

—Не бойся, Михайло! Любви твоей я не требую! — продолжала еще горячее Виктория. — Одно только говорю тебе: я любила тебя, люблю и не перестану любить!

—Втайне от магната, чтоб не узнали паны? — стиснул зубы Чарнота.

—Что муж? Что панство? Да я не боюсь всему миру сказать... Тебя люблю, тебя одного, — почти шептала она, протягивая к нему руки.

—Годи, пани! — отступил еще раз Чарнота, чувствуя, что теряет волю над собой, но было уже поздно.

Охватило козака полуденным зноем, обвились вокруг его шеи руки Виктории.

—Желанный мой, коханый мой, не мучь, не мучь меня больше, — шептала она, прижимаясь к его лицу пылающими щеками. — Ты любишь, ты любишь меня! Ведь любивши так, невозможно забыть. О нет, довольно, не отстраняй меня, не хмурь бровей, зачем отталкивать свое счастье? Сегодня наш рай, а кто знает, что принесет нам завтрашний день?