Лев Клиот - Судьба и воля

Джекки была очень собой довольна.

– Это натуральнее натурального. Нигде в мире такой выделки не видела и стоит все копейки. И подумаешь – чемодан. Я вот все про вашу Юрмалу думаю.

Накануне они всей семьей проехали на машине по юрмальским проспектам. За рулем был Мишель, а Борис рассказывал про «ЭЛЕГАНТНО». Все при нем, в пору его юности: ресторан «Лидо» и центральная улица – Йомас – с тысячей кафешек, и легендарный санаторий Кемери, и люди, их манеры – все это было не хуже, чем в Париже, все было элегантно в высшей степени. Джекки смотрела на полуразрушенные лачуги, среди великолепных сосен, советские стандартные коробки пятиэтажек среди изумительных деревянных дач довоенной постройки. На одной из улочек они вышли из машины и направились к морю. Джекки остановилась, оглядела все это запустение, ландшафт с уже морским видом и сказала:

– Борис, давай купим эту улицу.

Залесский приезжал в Ригу чаще летом. Около полугода он проводил во Франции на Ривьере, и оттуда не составляло труда прилететь в Латвию, встретиться с людьми, которые вели его дела благотворительного характера. Первый визит он осуществлял в Американское посольство, как правило, это были неформальные встречи с самим послом и его женой в домашней обстановке. Беседы не были политизированы. Американцев интересовал общий фон отношения властей к еврейским проблемам, реституции, националистическому противостоянию. Но их устраивала ситуация, когда эти проблемы не создавали острых углов, предпочитая компромиссы, учитывая молодость государства, лишь второй раз в своей истории приобретшего независимость. Серьезной проблемой, в которой участие посольства, по мнению Залесского, стало необходимым, коснулось как раз создания мемориала в Румбуле. Эта тема будет длиться несколько лет.

А пока он встречался с людьми, выслушивал истории их судеб, помогал целенаправленно самым нуждающимся. Он видел, как разительно отличались люди его возраста от него, от Джекки, так, словно между ними была разница в двадцать лет. И дело было не только в физической форме. Эта придавленность жизнью, опасливый взгляд, боязнь произнести что-то лишнее и, конечно, повальная бедность, на грани нищенствования. Лишь немногие из них, интеллектуалы, жили более-менее полной жизнью. Из таких нескольких человек и была собрана команда – импровизированный штаб по созданию памятника. Основным мотором в этой компании был инженер и по увлечению архитектор, Сергей Рыж.

Однажды он привел в номер к Залесскому двух мужчин. Взглянув на одного из них, Борис почувствовал, что он откуда-то этого человека знает, и когда тот представился: «Семен Гигерман», – всплеснул руками:

– Боже мой, вы вылитый Иосиф. Вы живы! Это просто потрясающе.

Семен стоял, опустив голову, и ждал, когда ему будет позволено отвечать.

– Я живу в Полоцке, и я слышал о вас в течение последних лет много хорошего, но не решался о себе заявить. Я понимаю, что история моего отца, – он замялся…

– Стоп, ничего не говори.

Борис подошел к нему вплотную:

– Ничего не говори, пока я тебе не отдам одну вещь, но она в Нью-Йорке. Мы вернемся к этому разговору через пару дней, после того, как я эту вещь получу. А пока садитесь, угощайтесь – кофе, сладости – и познакомь меня с этим молодым человеком, как я понимаю, это твой сын.

Лев Гигерман сразу понравился Борису. Молодой, чуть за тридцать, обаятельная улыбка, нет той скованности, которая отличала большинство окружавших его в Риге посетителей.

– Чем занимаетесь?

Он задал вопрос, уже зная ответ: бизнес, хорошо одет, ключи от иномарки – так называли все приличные машины в то время в бывшем СССР.

– Торговля: спорттовары, хозтовары, ковры, паркет.

– И все в Латвии?

– Нет, по всей Прибалтике, в России, Белоруссии и на Украине.

Вечером Борис позвонил в офис в Нью-Йорк:

– Джефф, у меня в нижнем ящике стола найди белую папку с надписью: «Помнить». В маленьком карманчике есть несколько визиток, одна должна быть с именем Лоретта Гигерман. Отправь ее мне в Ригу быстрой почтой.

Через два дня он пригласил к себе Гигерманов и вручил Семену это запоздалое послание. Тот прочел стоя и, так не присев, заплакал. Лев старался успокоить отца, обнял и усадил в кресло. Тот передал ему визитку, и некоторое время все сидели молча. Борис налил всем водки и предложил выпить по русскому обычаю «за упокой», не чокаясь.

Этим же вечером он возвращался к себе на Ривьеру и предложил Льву посетить его в Жуан-ле-Пен. Он хотел поговорить с ним о российских делах. Созревала идея о том, чтобы попытаться войти на этот рынок со своим брендом. Лев показался Залесскому подходящей фигурой для того, чтобы эту идею развить.

Россия интересовала Бориса не просто как возможная площадка для бизнеса. Его отец работал с русскими, учился в Петербурге. Русская культура, эти великие писатели, русский балет, музыка. Все это волновало его, тянуло к этой загадочной стране, на окраине которой прошло его детство и юность.

Он с интересом присматривался к тем представителям нового поколения россиян, которые стали появляться на Французской Ривьере, на лыжных курортах в Альпах, во Франции, Италии, Швейцарии. Да, это были другие русские, «новые русские».

На пляже возле их дома русские стали постоянными обитателями, поселившись в раритетном отеле «Belles Rives». Они значительно разбавили собой контингент старожилов европейского и американского истеблишмента. Эти уверенные в себе мужчины выглядели чаще всего так: высокая залысина, пивной животик, плавки с широкой резинкой, на которой трехсантиметровыми буквами написано «Gucci» или «Versace». При них – суховатая блондинка, от тридцати до сорока, с хорошей фигурой и лицом «русский стандарт»: контролируемая расслабленность профессионального участника боев без правил, готового в любую секунду нанести смертельный удар, как только будут задеты его жизненные интересы. Причем эти интересы отпечатаны на гладком от ботокса лбу в виде купюр фунтов стерлингов (их мужчины, в основном, представлялись финансистами из Лондона) или, на худой конец, долларов Соединенных Штатов Америки. «Gucci» или «Versace» присутствовали и на их купальниках, сумках, зонтах и кружках для чая.

Конечно, «бренды», по мере вхождения этой публики в западные ценностные критерии, со временем менялись в сторону более изысканную и дорогую, но начинали они именно с этих «гуччи» и «шмуччи». В каждом российском городке в то время «фирмА» пробивала свою стезю, и даже если это был какой-нибудь захудалый райцентр, вы могли на главной улице обнаружить ларек «Gucci» или ларек «Versace».

Залесский, когда он приезжал на Ривьеру, играл в теннис ежедневно в первой половине дня на кортах отеля «Du Cap Eden-Roc», находившегося в десяти минутах езды от их дома. Расположенный в Cap d’Antibes отель был, пожалуй, самым фешенебельным в этой части Франции. После игры Борис со своим партнером, тридцатипятилетним доктором Люком Лероем, выпивали по чашке чая или стакану сока, иногда задерживались на легкий ланч в ресторане отеля на открытой веранде с великолепным видом на залив Жуан-ле-Пен.