Юлия Глезарова - Мятежники

Трубецкой приказал подать чай.

– Михайла Федорович, – с лица Трубецкого вдруг исчезла улыбка, – правду ли говорят, что вы отошли ныне от дела нашего, что слышать об нем не желаете?

– Нынче не время заговоров, полковник… – Орлов тяжело вздохнул. – А вы-то сами как? Все делом бредите, о революции мечтаете? Я тоже по молодости мечтал о сем, но вижу ныне – не нужны народу революции. Их не разбудит чести клич, как сказал один мой хороший кишиневский знакомый… в ссылке пребывает ныне.

– Наш общий знакомый не прав! – раздался вдруг от двери голос Мишеля.

Никто не видел, как он вошел в комнату – да и Мишель, как показалось Сергею, не ожидал встретить в гостиной чужих. Орлов обернулся и поморщился.

– Вы кто сами-то будете, молодой человек?

– Подпоручик Бестужев-Рюмин, к вашим услугам.

Мишель нарочито громко щелкнул каблуками и наклонил голову.

– Подпоручик… – с сомнением произнес Орлов. – А знаете ли вы, господин подпоручик, что перебивать старших непочтительно и дерзко?

– Ваше превосходительство, это тоже друг мой, – заступился за Мишеля Трубецкой. – Живет у меня в доме и, верно, не ожидал встретить вас здесь.

– Ну что же, садитесь, молодой человек… На первый раз прощаю вам непочтение ваше.

Мишель со стулом подошел к камину, взял с подноса стакан чаю, залпом выпил. Орлов снова поморщился.

– И что вы думаете о нашем общем знакомом? – спросил генерал не без сарказма. – Говорите… мы, – он обвел рукою собравшихся, – слушаем вас. Мнение ваше, так сказать, выслушать желаем.

– Господин Пушкин не прав! – воскликнул Мишель, не замечая сарказма. – И великим людям свойственно заблуждаться. Мне, ваше превосходительство, по нраву больше другое творение пиита сего. «Свободы тайный страж, карающий кинжал, последний судия позора и обиды…», – продекламировал Мишель, выбросив вперед правую руку, а левую прижав к сердцу.

– Ну, молодой человек, – саркастическая улыбка не сходила с его губ. – Вижу я, хорошо знакомы вы с творчеством господина Пушкина. Но вынужден огорчить вас… стихи сии среди юношей не модны уже. Когда Риего повешен, а государь наш – кумир Европы.

– Истина моде не подчиняется, генерал, – насупился Мишель. – И повесить ее невозможно. Она восторжествует. Риего же, ежели знать мое мнение хотите, великий человек, жизни своей не пожалевший во имя торжества идей своих.

– Риего был дурак! – Орлов нетерпеливо ударил кулаком по ручке кресла. – Сам не знал, зачем ему революция!

– Риего – великий человек! – дерзко крикнул Мишель.

– Успокойтесь, господа, – примирительно выговорил Трубецкой. – Риего – дело прошлое, и мы должны из революции сей уроки извлечь.

– Нет! – не унимался Мишель. – Возьмите свои слова назад, ваше превосходительство!

– Миша прав, – вмешался в разговор Сергей. – Риего отдал жизнь свою за то, чтобы…

– Риего ваш тщеславился, как мальчишка… – Орлов не привык к возражениям. – Как вы, к примеру, – он кивнул Мишелю. – Вас, господа, лечить надобно… У вас воображение расстроено.

– Пойдем, Миша, – Сергей встал, обнял друга за плечи и повел к выходу. Орлов громко рассмеялся им вслед. Когда за ними закрылась дверь, он подмигнул Трубецкому:

– Странные у вас друзья, князь…

Князь был раздосадован: генерал был нужен. С его либеральной репутацией и весом в армии мог помочь делу и способствовать в борьбе с Пестелем. Орлов был кумир армии. Князь понимал, что стоит генералу объявить начало похода, и армия пойдет за ним. Сергей с Мишелем нарушили планы князя. «Впрочем, – думал Трубецкой, – все к лучшему. Сережа тоже нужен мне. Когда же дело начнется, Орлов не отстанет, ибо деться ему будет некуда».

– Уехал генерал, и слава Богу, – сказал Трубецкой Сергею и Мишелю, когда они утром вышли к завтраку. – Я совершенно с вами согласен: Риего велик, и тот глуп, кто сего не понимает.

– Но Орлов… – сказал Мишель, краснея. Трубецкой понял, что покраснел он от воспоминаний о вчерашнем разговоре: – Как он мог? Говорят – либерал, а сам…

– О персоне своей Орлов слишком высокого мнения. Забудьте, друзья мои… Дело ждет нас. Я все придумал, слушайте…

В глазах Трубецкого появилась решительность. Он изложил план: совместное выступление Юга и Севера, поход третьего корпуса на Москву, сам же князь принимает меры в столице.

– Ты, Миша, возглавишь третий корпус, тебе же, – Трубецкой кивнул Сергею, – вверится командование гвардией. Ты в Петербург приедешь, мы вместе с тобою действовать будем.

– Корпусом? Я? – Мишель глядел смущенно, но, казалось Трубецкому, радостно. – А генерала Рота куда денем? И потом… я же подпоручик всего…

Он кинул полный ненависти взгляд на свои плечи.

– Генерала Рота? Ежели добром не отдаст власть – убьем.

– Нет, – решительно сказал Сергей, – убивать никого не надобно. Хватит, наговорились мы про убийство… Нельзя убивать.

– Нельзя – и не будем, – с улыбкою ответил Трубецкой. – Арестуем Рота вашего, запрем… Пусть сидит под замком, до нашей победы. А о эполетах своих ты, Мишель, не беспокойся. В революции не они главное. Главное – решимость и отвага, которой, как я понимаю, тебе не занимать. Победим – генералом станешь.

Трубецкой снова улыбнулся, на этот раз Мишелю. Глаза Мишеля сияли счастливо.

– А Пестель? – вдруг вспомнил Мишель. – С ним как?

– Не скрою, я не хотел бы, чтобы он в деле участвовал …

Глаза Мишеля потухли.

– Я не согласен, – сказал он. – Нельзя так…

– Хорошо, – Трубецкой встал, подошел к Мишелю, погладил по плечу, вновь заулыбался. – Ежели ты противного мнения, пусть он тоже… Он поднимет армию свою, на Киев поведет ее. Тылы твои прикрывать будет. Согласен теперь?

– Согласен! – Мишель кинулся Трубецкому на шею, расцеловал.

Подполковник Гебель был не в духе.

Он встал рано, домашние еще спали. Растолкал денщика и велел варить себе кофею. Вышел во двор, сел за столик под яблоней, зажег трубку и задумался. Густой дым от трубки потревожил недозрелые зеленые яблоки.

Денщик принес кофей. Гебель отпил пару глотков – и ощутил неприятное биение в груди. Пора было приступать к служебным обязанностям: вчера поздно вечером он получил приказ генерала Рота: следовало отрядить воинскую команду для усмирения взбунтовавшихся крестьян помещика Проскуры. Гебель втайне негодовал: почему приказ непременно должен исполнять его полк, мало что ли вокруг других войск? Почему клеймо крестьянского усмирителя он должен принять на себя? Неужели мало иных способов кроме посылки команды?

Получив приказ, Гебель не стал спешить выполнять его, рассудив, что утро вечера мудренее. Утро настало, мудрости не прибавилось, и следовало понять, что делать. Для начала нужно было держать военный совет.