Юлия Глезарова - Мятежники

Гебель позвал полкового адъютанта, поручика Евграфа Павлова. Он любил его за молодость, расторопность, за умение не задавать лишних вопросов и всегда быть на своем месте.

– Батальонных позови ко мне, живо. Дело срочное, не требующее отлагательств.

Когда Сергей пришел к полковому командиру, майор Трухин уже сидел в его кабинете. Беседовали они о чем-то постороннем, и Сергей понял, что командир ждал его.

– Господа, – начал Гебель, когда Сергей сел, – имею разговор к вам, важный и конфиденциальный. Вчера мною получен приказ… от его превосходительства генерала Рота… Приказ сей… содержит повеление, по которому мы с вами…

Сергей никогда не видел своего начальника столь смущенным.

– Да что там говорить, господа, – Гебель, наконец, решился. – Следует отрядить воинскую команду для пресечения, так сказать, беспорядков в местечке Германовке. Имении помещика Проскуры. Генерал пишет, – Гебель взял со стола казенную бумагу, – что крестьяне, недовольные Проскурой, уже давно бунтуются. До сего дня обходились с ними силами земской полиции и инвалидной команды, но ныне исправник земский утверждает, что мало сего…

Про германовских крестьян Сергей слышал: помещик Проскура купил Германовку от казны, душил крестьян барщиной, они же никак не могли поверить, что – после относительно свободного существования – стали чьей-то собственностью.

Гебель монотонно читал бумагу:

– 7 июня сего года исправник земский прибыл в Германовку, намереваясь исполнить приговор над изобличенными в бунте крестьянами; крестьяне же сии были приговорены к телесным наказаниям. Но коль скоро приступили к наказанию первого из них, Ивана Трофименка, чрез полицейского служителя, то вдруг жители возмутились и единовременно произносили крики о неповиновении таковому решению и указу, бросились с азартом на лежащего на земле Трофименка и, раздевшись с верхнюю одеждою, обвалили воинскую команду и к исполнению решения не допустили. Когда же исправник делал им увещание, то и сам едва мог спастись от них отходом в свою квартиру, при чем жители решительно отозвались неповиноваться помещику и не допустить к исполнению решения. Почему и просит исправник для прекращения такового возмущения о присылке туда значительной воинской команды. И просит, чтоб команда сия непременно была под командою штаб-офицера. – Гебель отложил бумагу, взглянул на батальонных командиров, – Вот, господа, как дело-то обстоит… Решайте, кто из вас…

Батальонные молчали. Гебель внимательно поглядел на них.

– Я понимаю ваши чувства, господа. Участие в деле сем… правду сказать… не красит офицера. Но у меня приказ, и не в моих силах его отменить. Надобно решить, какая рота и какого батальона будет отряжена для сего. Я могу приказать вам, но мне хотелось бы наперед услышать ваши мнения.

Повисла тишина; Сергей опустил голову.

– Нельзя ли, – заговорил майор Трухин после затянувшейся паузы, – отписать его превосходительству, что полк наш не в состоянии исполнить приказ сей. Что приближается смотр, и солдаты ежедневно заняты учением?

– Ну и что ответит его превосходительство? Другие полки тоже подготовкой лагерной заняты…

Тяжело вздохнув, Гебель взял ротное расписание.

– Ну что же… Раз сами вы помогать мне не желаете, тогда вот приказание мое. Пятой роте Кузьмина идти… и вам с нею, Сергей Иванович.

Сергей почувствовал, как кровь прилила к голове. Внезапно заболел висок, свело скулы.

– Я не пойду, – сказал он, встав с места. – И Кузьмина не пущу.

– Да ежели это приказ?

– Не пойду…

Трухин посмотрел на Сергея с плохо скрываемой злобой.

– Вы считаете, господин подполковник, что сие мне сподручнее?

– Сергей Иванович, – ласково заговорил Гебель, – за непокорство вы подлежать будете военному суду… Я не хочу сего, вы симпатичны мне. Отправляйтесь немедля в Германовку.

– Я не пойду. Все равно. Отдавайте под суд.

– Что же делать мне с вами…, – Гебель всплеснул руками. – Как же можно? Это не моя прихоть… Его превосходительство…

– Разрешите уйти, Густав Иванович, – Сергей почувствовал, что еще немного, и потеряет сознание. – Нехорошо мне, свежий воздух надобен.

– Ступайте, – Гебель жестом отпустил его. – Ну, что скажите, майор? – обратился он к Трухину, когда Сергей вышел. – Вам придется… миссию эту на себя взять. Скандала устраивать не надобно.

– Не подумайте, Густав Иванович, что мне приятна обязанность сия. Но… как Муравьев… я поступать не намерен. Я приказ исполню.

Вечером следующего дня офицеры играли в карты на васильковской квартире поручика Кузьмина. Разговоры были по большей части о прошедших событиях. Поручик Щепилла, разгорячась и потрясая кулаками, рассказывал про германовское дело, про злодеев, едва не затоптавших воинскую команду:

– Их было тысяча, две тысячи…

– Да ладно тебе врать-то. Ежели б две тысячи – ты бы тут, с нами не сидел…

– Ну не две… Но пятьсот человек точно было. Правда, Антоша?

Штабс-капитан Роменский, с перевязанной рукой, сидел в углу, в общем разговоре участия не принимал и на вопрос Щепиллы не ответил.

– Ну что молчишь-то? – брат Климентий тронул его за плечо – Все прошло уже.

– Оставь.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Сергей. Офицеры вскочили, бросив карты под стол – азартные игры были строжайше запрещены, и все знали, что батальонный нарушения запрета сего не жалует. Впрочем, прятаться было совершенно излишне – Сергей будто ослеп. Ничего перед собой не замечая, он прошел в середину комнаты.

– Сядьте, господа. Я хотел… просить извинений у штабс-капитана Роменского, – он смотрел в стену перед собой. – Обязанность сия на него возложена была из-за моей… трусости. Командовать отрядом должен был я, но я просил уволить меня от сего… И штабс-капитан был назначен вместо меня. Я воспользовался чином своим и должностью, простите.

Офицеры удивленно молчали.

– Я понимаю, что должен ныне просить отставки, дабы на вас, господа, тень не легла от моего проступка. Но отставку мне не дадут, я семеновец бывший. И я решился… оставить батальон, буду просить перевода в другой полк. Благодарю всех, кто служил со мною.

Сергей вежливо поклонился офицерам и, все так же ни на кого не глядя, вышел. В кармане его лежало прошение на Высочайшее имя; в связи с собственной неспособностью командовать батальоном и происходящего от сего ущерба для службы он просил перевода в любой другой полк.

Вернувшись к себе, он сбросил сюртук, налил в стакан горилки и выпил. Ему стало легко и радостно: все закончилось. Самым трудным было сегодняшнее утро, когда он принимал решение, трудным и долгим показался путь до квартиры Кузьмина. Сейчас же он чувствовал странное облегчение, словно свалил с плеч своих тяжкий груз. Не раздеваясь, он рухнул на постель, дав себе слово подать прошение ранним утром.