Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

— Мы должны предложить голодному монгольскому волку подарки, — сказал один из полководцев. — Драгоценные камни, слоновую кость, золото и сто красивейших женщин. Ему только этого и надо, ибо кочевники превыше всего ценят все блестящее и сверкающее. Может быть, тогда он отступит?

— Мудро ли это, полководец? — спросил император, и по тону его все поняли, что он не спрашивает, а отвергает его совет.

И тут же многие члены покорно подхватили: нет, это ни в коем случае не мудро!

Кое-кто ограничился тем, что просто-напросто несколько раз повторил вслух вопрос императора, а остальные важные сановники молчали, молчали, осторожничая и выжидая: это были самые верные, но не самые умные люди из тех, что собрал вокруг себя Сын Неба. Самых смелых, самых честных и откровенных, и среди них полководца Великой стены, император давно бросил в темницу.

— Подарки! Подарки! — повторял он. — Разве если мы принесем ему дары, он не сочтет, что мы объяты страхом? Он грабит, он бесчинствует в нашей империи! И за это мы должны еще возблагодарить его?

— Но если мы этим спасем нашу столицу? — осмелился стоять на своем первый полководец.

— Ну что ты за полководец? Твердишь о дарах и спасении, вместо того чтобы ответить на вопрос: как ты собираешься сражаться с ним и победить орды варвара? Я хотел услышать, к какой хитрости ты прибегнешь, чтобы заманить его в западню!

Однако полководец не унимался:

— Но разве дары не хитрость своего рода?

Члены Большого Совета внутренне содрогнулись. Упрямство полководца превратило их лица в застывшие маски.

Император же поднялся с трона и проговорил:

— Ты глупец, а не полководец! Ты хочешь сделать этой вонючей степной крысе подарки, чтобы разжечь ее аппетит. Разве не известно, что, если подарить кому-то коня, он назавтра придет и потребует в придачу повозку?

— Когда мы придем к нему с дарами, — присовокупил один из мандаринов, — он скажет: этого слишком мало. И придется прийти с новыми. А он снова скажет: и этого слишком мало. Ибо этот дикий кочевник — необузданный хищник, как и всякий волк. И что нам тогда останется? Одарить его сверх всякой меры!

— Так оно и есть! — подтвердил Сын Неба.

Ободренный поддержкой императора, мандарин повысил голос:

— Мы можем дать ему сколько угодно, а он постоянно будет твердить: «Но ведь у вас есть еще!» — и нападет на нас все равно!

Когда за окнами забрезжило утро, было принято решение оборонять Йенпин от варваров. Тем более что за последние сто лет никакому врагу не удавалось не то что овладеть городом, но даже и близко подойти к его стенам.

Прежде чем отпустить их, император сказал, что, по старинному обычаю, в тяжелые времена следует открывать темницы и выпускать наказанных, чтобы они, вновь обретя свободу, воспользовались бы ею во благо и помогли императору защитить страну. При этом он прежде всего думал о полководце Великой стены и его соратниках, в которых сейчас нуждался. Однако Сын Неба ни словом не обмолвился о том, что они долгое время провели в темнице без всякой с их стороны вины, ибо их предсказание и предупреждение: «Чингисхан идет!» — подтвердилось полностью.

— Я их помиловал! — вкрадчиво проговорил он и добавил: — И возвращаю им их чины и должности!

Едва он проговорил это, как в Покои Доброй Мысли ввели запыхавшегося гонца, который принес весть, что «северные варвары» сняли осаду города и отходят на место большого сбора. Можно предположить, что они уйдут совсем.

— Уйдут? — император вскочил и нервно рассмеялся. — Уйдут? Слыханное ли дело: голодный волк бежит от добычи вместо того, чтобы утолить свой голод? Уйдут? Это западня!

— Это западня! — повторили вслед за ним некоторые члены Большого Совета, а другие согласно закивали; все поднялись со своих мест и не сводили глаз с Сына Неба. Император первым делом отменил только что объявленное помилование. То ли он заподозрил кого-то в измене, то ли его подтолкнула к этому неуверенность. А затем приказал одному из полководцев отправиться к вождю «варваров» и попытаться разгадать его замысел.

— Тебе не составит труда с помощью льстивых слов склонить этого кочевника к откровенности.

Полководец поспешил оставить дворец и на лошади из императорской конюшни поскакал в сопровождении двух сановников за городскую стену. У одного из них было в руке белое знамя с изображением красно-желтого дракона, этим они давали монголам понять, что посланы на переговоры. Когда они достигли охранения монголов, к хану послали гонца с известием об их появлении.

Чингисхан сказал Мухули:

— Оставайся со мной, мой друг. Ты видишь, они в страхе и пожелали узнать, почему я отступил.

— И что ты им скажешь? — спросил военачальник.

— Много — и ничего!

— Как мы примем их, мой хан: как врагов или как гостей?

— Как гостей. Но если они нанесут нам оскорбление или заденут нашу честь, то…

Хан не закончил мысль, он вернулся на свое место на северной половине шатра и опустился на невысокий трон, покрытый шкурой рыси. Мухули в ожидании китайцев оставался у входа, а за его спиной стоял писец Тататунго, он же и переводчик. Из осторожности Чингисхан отказался от мысли воспользоваться для этой цели услугами китайского полководца Лу.

Хан подал знак. В шатер вступил императорский посланец.

Он отдал глубокий поклон Чингисхану и как только открыл было рот, чтобы произнести подобающие такому случаю слова приветствия, слуга протянул ему позолоченную фарфоровую чашу с холодным молоком и сушеные фрукты.

— Был ли твой путь приятным, полководец? — вежливо осведомился хан, оглядывая его с ног до головы. — Принесите мягкий платок, чтобы высокий гость мог стереть пот со лба.

— Я… — невнятно выдавил из себя китаец.

— Да-да, я вижу, тебе досаждают мухи. Извини моих слуг за это упущение.

Он сделал знак рукой, и слуги принялись помахивать около китайского посланца веерами из страусовых перьев, делая вид, будто отгоняют назойливых насекомых.

— Пей, пей! — настойчиво угощал Чингисхан, и посланник через силу допил большую чашу до дна, до последней капли. Когда слуги приняли ее из его рук, хан, расплываясь в улыбке, предложил: — А теперь угощайся фруктами, и пусть мои вопросы не слишком тебя отвлекают! Что у тебя за лошадь?

— Она из конюшни императора. А мне…

— Да?

— А мне поручено передать вам, великому императору всех народов степи, привет от Сына Неба.

— Как он поживает? Хорошо ли ему спится, радуют ли его яства, и вообще, чем он наслаждается, когда свободен от своих небесных обязанностей?

— Рисует! Пишет картины!

— Он рисует, — повторил Чингисхан, пряча в усах удовлетворенную улыбку. Улыбнулся и Мухули, и даже переводчик, лишь слуги стояли с каменными лицами.